Книга Румянцевский сквер - Евгений Войскунский

Ладно, хватит умствовать, господин доморощенный философ, оборвал он свои мысли. Государство все равно сделает по-своему, отдаст образованию не более двух процентов. Мы же, население огромной страны, — быдло, не заслуживающее серьезной государственной заботы.

Он потянулся к книжной полке, нависшей над тахтой, вытянул книжку Ботвинника «Алгоритм игры в шахматы». Программирование шахмат — вот интереснейшее дело! Быстродействующая электронно-вычислительная машина способна сделать то, что недоступно человеку, — перебрать все возможные варианты. Ха! Подсчитано, что число возможных вариантов шахматных партий, играемых до сорокового хода, равно 2х10116. Невообразимое число! Оно гораздо больше числа электронов во Вселенной. И это значит: если все население Земли, включая грудных младенцев, будет круглые сутки играть в шахматы, делая один ход в секунду, то потребуется 10100 веков, чтобы сыграть все возможные варианты. А возраст Вселенной тоже подсчитан — он «всего лишь» 2х108 веков.

Но и компьютеру не нужно перебирать все варианты. В начале 50-х годов Клод Шеннон ввел числовую функцию, посредством которой машина, оценивая данную позицию, сразу выделяет группу перспективных вариантов, один из которых и выбирает. Появились шахматные программы, способные на равных играть с гроссмейстерами. С каждым годом они совершенствуются, «учатся» играть все сильнее — советская «Каисса», например…

Вот чем хотел бы он заняться! Жаль, что в свое время не закончил институт. Конечно, он знаком с машинными языками и владеет программированием, но — кто же возьмет на такую работу без диплома? Сделал глупость в юности — и сиди, не рыпайся.

Хватит грызть себя. К чертям-с! Разберем-ка лучше партии, которые привел в своей книжке уважаемый эксчемпион.

Лёня раскрыл секретер, поставил на шахматную доску фигуры. Больше часа с удовольствием разбирал варианты. Но вот мелодично звякнул звонок у двери.

Раскрасневшаяся с мороза, в белой шубке и белых сапожках, Марьяна вошла со словами:

— Лёня, приветик! Ну, как ты? Влад просил узнать…

— Здравствуй, снегурочка, — сказал он. — Рад тебя видеть. Снимай шубу.

— Нет, нет, я на минутку!

Однако положила портфель на подзеркальник и скинула шубку Лёне на руки.

— Влад просил узнать, — тараторила она, стягивая сапожки, — собираешься ли ты выйти на работу. Они там совсем зашиваются. Влад психует. Да еще Квашук с кем-то подрался и не может с разбитой мордой стоять за стойкой. Бармен должен выглядеть благообразно, правда?

— Истинная правда, — подтвердил Лёня, придвигая к ней домашние тапки матери. — И не только бармен. Влад утром звонил, я ему сказал, что завтра приеду в кафе.

— A-а, вы уже говорили. Так я пойду…

Марьяна, несколько смущенная, потянулась за сапожками, но Лёня отвел ее руку:

— Я не отпущу тебя, Мари! Хочешь кофе?

— Хочу!

В кухне он принялся молоть кофейные зерна. Марьяна, в красной водолазке и синей юбке, взбила перед зеркалом русые кудри и вошла в кухню с намерением помочь Лёне.

— Не подходи близко, — сказал он с жужжащей кофемолкой в руках. — Она может взорваться.

Марьяна прыснула:

— Ты смешной, Лёнечка! А где мама?

— Ушла в издательство. Ей иногда звонят, просят перевести французские тексты. Так. Будем варить кофе. Ты сядь за стол и спокойно жди.

— Ой, как мне нравится, когда приказывают! — Марьяна села за стол, накрытый клеенкой в красную клетку. Склонила голову набок. — Я так устала от наук, особенно от тригонометрии. Терпеть ее не могу!

— Надо терпеть.

— Зачем? Какой смысл? Лёня, я сочинила новую песню. Жалко, у тебя нет ни гитары, ни пианино.

— А ты спой.

— Ну, слушай. — Марьяна вытянула шею и с полузакрытыми глазами запела:

О жизненный опыт! С вершины твоей раскатистый гром перестроечных дней не кажется страшным. Я же одна опытом жизни не наделена, и оттого, что я вижу вокруг, я трепещу, как свеча на ветру…

Тут она вскинула руки:

Господи, дай мне великую честь жизненный опыт скорей приобресть!

Ее голос оборвался на высокой ноте. Марьяна уставилась на Лёню.

— Знаешь, Мари, — сказал он, снимая с плиты закипевший кофейник, — мне раньше казалось, у тебя просто детская болезнь рифмоплетства… ну, как у многих… А теперь вижу, что это серьезно. Ты здорово продвинулась.

— Ты это серьезно, Лёня? О том, что у меня серьезно?

— Да.

— Вот что для меня важнее всего услышать. Спасибо, Лёнечка!

Они пили черный кофе с ванильными сухарями.

— Мари, а тебе действительно не терпится приобрести жизненный опыт?

— Конечно! Ты не представляешь, как это противно — когда тебя заставляют делать то, что ты не хочешь, и твердят при этом, что ты маленькая и должна слушаться.

— Но ты действительно маленькая. В смысле — молоденькая.

Марьяна посмотрела на него долгим взглядом, в котором было не то удивление, не то порицание. Но и таилось в нем нечто лукавое. Очень по-женски посмотрела.

— Спасибо за кофе. — Она встала, одернула водолазку, облегавшую высокую грудь. — Пойду, Лёня.

— Не спеши. Давай еще поговорим.

Они прошли в его комнату.

— Играешь сам с собой в шахматы? — спросила Марьяна, сев на тахту.

— Разбираю некоторые партии. А ты умеешь в шахматы?

— Нет. Один мальчик учил меня, но я неспособная.

— А что за мальчик?

— Мой одноклассник. Игорь Носков. Он за мной ухаживает.

Опять ему почудилась лукавинка в ее улыбке.

— Мари, — сказал он, садясь с ней рядом, — мы с тобой друзья, правда ведь? Так вот, я бы хотел тебе посоветовать…

— Не надо! Не хочу никаких советов от тебя!

Он удивился горячности ее слов. И ощутил какую-то неловкость. Будто вспугнул боязливую птицу.

— Так хорошо на душе, когда ты меня понимаешь, — сказала Марьяна, вздернув брови и сделав рукой округлый жест. — Зачем же ты сам все портишь? Я вовсе не маленькая девочка. Если хочешь знать… — Она слегка запнулась. — У нас в классе есть девчонки, которые… они трахаются с мальчиками…

— Марьяна! — вскричал Лёня. — Да ты что?..

— Ой, какой ужас у тебя на лице! Не беспокойся, Лёнечка. Я — нет. Я только целовалась.

— Целовалась, — проворчал он. — Ты бы поосторожней… Я в твои годы тоже полез целоваться однажды и…