Книга Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

Между рассказами Меркаловой и Дианы существовало вызывающее легкое беспокойство совпадение. Обе дамы занимались вполне допустимой, но, тем не менее, предосудительной профессиональной деятельностью. Меркалова тайком фотографировала, а Диана записывала нечто полезное с коммерческой точки зрения, подсказанное ей, очевидно, произошедшим в зале убийством. Совпадение не было пугающим, однако над ним стоило подумать. Если предположить, что Джервейс или Меркалова заметили, как Диана, так сказать, ковала железо на страшном горниле убийства Олдирна, не могло ли это навести их на мысли о своей собственной версии, когда они догадались, что что-то придется говорить? Но это бы в лучшем случае означало, что Джервейс и Меркалова все же остаются под подозрением: в конце концов, документ могли сфотографировать камерой Меркаловой или чьей-то еще. И Эплби показалось, что в то время как один вероятный канал передачи информации продолжал существовать, он должен поддерживать «блокаду» Скамнума, или, по крайней мере, удерживать всех взаперти, пока не получит четкого приказа премьер-министра «снять осаду». И снова не было никаких улик, только подозрения, а его подозрения, что Джервейс Криспин шпион, продолжали оставаться зыбкими. Если временами казалось, что Меркалова разыгрывает роль – а это представлялось ему единственным важным моментом, – то это вполне могло объясняться тем, что она, как и Мелвилл Клэй, была человеком сцены.

Все это отнюдь не исключало присутствия в деле шпионов. Эплби куда меньше, чем Готт, склонялся к тому, чтобы считать донесение Хильферса не заслуживающим доверия. Он верил, что шпионы находились где-то поблизости – ведь один из них отправил чересчур оптимистичное послание. Однако шпионы представляли собой иную версию убийства, так же как третьей версией являлся Счастливчик Хаттон. Эти три версии могли вообще никак не увязываться между собой. Вполне возможно, они существовали без значительных переплетений. И в самом деле, Хаттон представлялся второстепенным персонажем. Он проник в Скамнум, взломал три сейфа, оставил котелок и иначе никак в деле не отметился. Однако шпионы, хотя их присутствие могло в конечном итоге не оказать влияния на ход расследования, усложнили все дело, придав ему весьма необычный поворот.

Эплби ясно понимал, что для премьер-министра безопасность документа имела главенствующее значение, по сравнению с которым даже обнаружение убийцы Олдирна являлось второстепенным. Эплби сам ставил ее на первое место и намеревался принять в отношении документа все меры предосторожности. Однако с точки зрения убийства бумага представляла собой отвлекающий фактор в процессе расследования, обманный маневр. Теперь скамнумские шпионы быстро отходили на второй план, и прошло уже шесть часов с тех пор, как Эплби прибыл на место преступления. Что касается документа, то он, как намекнул Готт, сделал все возможное, и было трудно сказать, что он упустил из того, чего не должен был упустить, если бы сосредоточился только на убийстве. Теперь, установив блокаду дома и тщательное наблюдение за Джервейсом и Меркаловой, он мог полностью сконцентрироваться на расследовании убийства. И первым шагом в поисках убийцы Олдирна и Боуза станет кропотливый анализ перемещений среди огромной толпы подозреваемых на задней сцене – названных Готтом двадцати семи подозреваемых вместе с престарелым Максом Коупом «наверху».

Эплби ходил взад-вперед по небольшой сцене, мысленно обозревая разношерстную толпу и прикидывая, кем заняться в первую очередь. Его размышления прервал сержант Трампет, доложивший, что возникли трудности с просыпавшейся скамнумской прислугой. В ночные часы можно без особых неудобств изолировать порядка двухсот человек, но как быть утром с маслом, молоком и яйцами? Как быть с живущими за пределами здания слугами, приходящими столоваться в помещения для прислуги? Как быть с целой стаей шоферов в Скамнум-Армз, которые станут ждать завтрака в комнатах эконома? Как быть с гостями, не занятыми в пьесе, которые вскоре захотят собирать вещи? Последний вопрос, очевидно, относился к герцогу, когда тот освободится, остальные же Эплби взялся решить сам. Если возможно, он станет удерживать плотную блокаду до полудня, когда сможет подробно доложить в Лондон и получить оттуда дальнейшие указания. Пока что все упиралось в организацию: масло, яйца и шоферов нужно впустить, а выпускать нельзя никого и ничего. Эплби отправился на поиски Бэгота, у которого он рассчитывал получить авторитетную консультацию касательно хозяйственной деятельности Скамнума.

Бэгот уже приступил к выполнению своих обязанностей: он руководил раскладкой небольшого океана столового серебра на накрытом к завтраку столе. Это был седой и невыразительный старик, больше похожий на домашнего священника, как подумал Эплби, чем на дворецкого, и к тому же совершенно сбитый с толку. И свою растерянность он стремился скрыть скрупулезным соблюдением традиций и обычаев Скамнума. Конечно, он мог бы пройти с Эплби и организовать эффективное наблюдение полиции за всеми передвижениями в служебных помещениях. Однако он склонялся к мысли, что это в большей степени епархия мистера Раута. Угодно ли инспектору видеть мистера Раута? Мистер Раут уже встал. На самом деле Бэгот только что видел его у себя. Мистер Раут, конечно же, так и не выходил из своей комнаты, и он очень расстроен, чрезвычайно. Инспектору, вероятно, лучше помнить о том, что мистер Раут чрезвычайно расстроен.

Разумеется, согласился Эплби и попросил, чтобы его провели к мистеру Рауту, который, по его предположению, занимал высокий пост управляющего или мажордома. Его сопровождал слуга. По его словам, нет ничего проще, чем найти старого мистера Раута, поскольку мистер Раут никогда не выходит – и никогда от себя не выходил, насколько известно. Однако каждый живет своей жизнью, предположил он и почтительно постучал в дверь.

Мистер Раут являл собой колоритное воплощение затворника. Это был худощавый, бледный человек, чуть сгорбленный и смотревший снизу вверх, с тихим голосом, свойственным тем, кто много лет размышляет об отвлеченных понятиях. Однако своими изящными манерами он, возможно, напоминал библиотекаря или книжного антиквара. Каким-то образом он наводил на мысли о том, что именно здесь находятся ось и приводные ремни Скамнума, и окружавшие мистера Раута тщательно разложенные конторские принадлежности символизировали скрупулезный расчет и компетентность, которые, помимо всего прочего, делали Скамнум огромным, безупречно работающим механизмом. За мистером Раутом – вокруг мистера Раута – чувствовался аккумулированный опыт многих поколений управителей.

– Да? – произнес мистер Раут. – Да?..

Он прошел вперед, шаркая ногами, и воззрился на гостя. Затем покачал головой:

– Нет, сэр, нет. Сегодня не могу. Наука наукой, сэр, а сотрудничество сотрудничеством, но нынче утром – нет. Я слишком расстроен.

Обладавший аналитическим умом Эплби вскоре понял, что его принимают за энтузиаста-филолога доктора Банни, безусловно, приобретшего печальную известность среди обслуги после того, как он обошелся с Бэготом. Эплби терпеливо все объяснил, и мистер Раут наконец понял, кто перед ним. Но это проявилось лишь в том, что мистер Раут снял очки, протер их и повторил:

– Я очень расстроен. – Его голос звучал тихо, но очень весомо. По какой-то загадочной причине мистер Раут заканчивал каждое предложение величественно и торжественно.