Книга Половина желтого солнца - Нгози Адичи Чимаманда

Лицо женщины стало жестким.

— Дом был брошенный. Теперь он мой. — Она хотела закрыть дверь.

— Минуточку. Вы позволите забрать наши фотографии? Могу я взять часть фотографий Кайнене? Альбом на полке в кабинете.

Женщина свистнула.

— У меня злая собака. Если сейчас же не уйдете, натравлю на вас.

— Пожалуйста, только фотографии…

Женщина свистнула еще раз. Где-то в доме зарычала собака. Ричард повернулся. На обратном пути, открыв окна машины и вдыхая запах моря, он вспоминал, как возила его Кайнене по этой глухой дороге. Поездку в Порт-Харкорт Ричард откладывал до последнего — хотел сначала разыскать Кайнене, а потом приехать с ней вместе, увидеть, что они потеряли. Кайнене, конечно, пыталась бы вернуть дом, писала бы жалобы, ходила по судам и всем объявила бы, что федеральное правительство украло у нее дом; она никого не побоялась бы, она ведь такая бесстрашная! С тем же бесстрашием защитила она от побоев молодого солдата. Это было последнее воспоминание Ричарда о Кайнене, и его память сама меняла подробности, расшивая ее смятое во сне покрывало то красным, то золотым узором.

Он бы и сейчас не поехал, если бы мать Кайнене не попросила.

— Съезди, пожалуйста, Ричард, просто съезди взглянуть на дом, — сказала она по телефону тихо, робко.

А вначале, сразу после приезда из Лондона, она говорила совсем иначе, излучала решительность:

— Кайнене, должно быть, где-то ранило. Надо разузнать, да поскорее, чтобы перевезти ее в хорошую больницу. Когда она поправится, спрошу ее, как нам поступить с этим подлецом-йоруба, которого мы считали другом. Представь себе — продает нам наш собственный дом! Подделал документы на него, да еще и говорит — скажите, мол, спасибо, что недорого возьму. Мало того, он и мебель забрал! Отец Кайнене боится ему слово сказать. Рад, что у него остался еще один дом. Кайнене такого не потерпела бы.

Теперь мать переменилась, как будто с течением времени ее покидала надежда. Просто взгляни на дом, просила она, просто взгляни.

У родителей Кайнене в Лагосе гостил Маду. Его долго держали в тюрьме Алагбон, уволили из нигериискои армии и дали двадцать фунтов взамен всех денег, что были у него до и во время войны. Именно Маду получил известие, что в Ониче видели высокую худую женщину, явно не из простых, образованную. Ричард с Оланной поехали в Оничу, где их встретила госпожа Озобиа, но женщина оказалась не Кайнене. Ричард был уверен, что это Кайнене — она потеряла память, не знает, кто она такая, — и, заглянув в глаза незнакомки, он впервые в жизни ощутил смертельную ненависть к постороннему человеку.

Ричард вспоминал об этом по дороге в Умуахию, в центр для бездомных. В здании не оказалось ни души. Невдалеке зияла воронка от бомбы. Ричард поехал по адресу, который дал Угву, и не сразу нашел нужный дом. Вышедшая из дверей старушка встретила его со спокойным безразличием, будто к ней каждый день заходили белые и на чистейшем игбо расспрашивали о родственниках. Ричард удивился, он привык, что его, белого, говорящего на игбо, все считают диковинкой. Старушка вынесла ему стул, назвалась сестрой отца Эберечи. Тетушка Эберечи была в белом платке, в засаленном покрывале и говорила так тихо, что Ричард не раз просил ее повторить.

Эберечи убило осколком в тот самый день, когда взяли Умуахию, а спустя всего несколько дней вернулся из армии брат Эберечи, живой и невредимый. Ричард, сам не зная почему, сел рядом со старушкой и рассказал о Кайнене.

— Моя жена поехала торговать за линию фронта за несколько дней до конца войны, и с тех пор мы ее не видели.

Старушка пожала плечами:

— Когда-нибудь вы все узнаете.

На другой день, по дороге в Лагос, Ричард вспомнил ее слова и решил не рассказывать Угву о гибели Эберечи. Когда-нибудь он узнает. А пока не стоит разрушать его мечту.

В Лагос он въехал под дождем. По радио в машине в тысячный раз передавали речь Говона: «Нет ни победителей, ни побежденных». На проезжей части сновали торговцы с газетами, завернутыми в полиэтилен. Газет Ричард больше не читал, потому что в каждой натыкался на объявление, размещенное родителями Кайнене, — с фотографией Кайнене у бассейна, под заголовком «Пропала без вести». Объявление казалось навязчивым, как и слова тети Элизабет: «Мужайся»; голос ее по телефону дрожал, словно ей было известно больше, чем Ричарду. Незачем мужаться. Кайнене не пропала без вести, она просто медлит с возвращением домой.

Мать Кайнене обняла его. «Ты не голоден, Ричард?» — спросила она просто и ласково, как мать у сына, забывающего о себе позаботиться. Повиснув на Ричарде, она повела его в скудно обставленную гостиную, и Ричард подумал с торжеством и неловкостью, что она держится за него, потому что видит в нем частичку Кайнене.

Отец Кайнене сидел с Маду и еще двумя земляками из Умунначи. Ричард пожал всем руки и подсел к ним. Пили пиво, обсуждали декрет об иностранных инвестициях, безработицу среди государственных служащих. Говорили вполголоса, словно боясь, что у стен есть уши. Ричард встал, поднялся по лестнице в бывшую комнату Кайнене, но там ничто уже не напоминало о ней. Стены были утыканы гвоздями — видно, жилец-йоруба вешал в комнате фотографии.

Подали рагу — сплошные креветки; Кайнене не понравилось бы, и она непременно съязвила бы, наклонившись к его уху. После обеда Ричард и Маду вышли на веранду. Дождь прекратился, и омытая зелень стала ярче.

— За границей говорят о миллионе погибших, — сказал Маду. — Неправда.

Ричард медлил с ответом. Его не тянуло вступать в разговор вроде тех, что вели повсюду биафрийцы, сваливая вину на других, приписывая себе несуществующие подвиги. Лучше вспомнить, как они, бывало, подолгу стояли здесь с Кайнене, глядя в серебро бассейна.

— Миллион — это слишком мало! — Маду тянул пиво, — Ты возвращаешься в Англию?

Вопрос почему-то разозлил Ричарда.

— Нет. Буду работать в новом Институте африканистики в Нсукке.

— Что-нибудь пишешь?

— Нет.

Капельки воды на бокале Маду сверкали крохотными прозрачными камешками.

— Почему мы так ничего и не узнали о Кайнене? Хоть убей, не пойму, — сказал Маду.

Ричарду не понравилось его «мы». Подойдя к перилам балкона, он глянул вниз, на высохший бассейн; сквозь тонкий слой дождевой воды виднелось дно, выложенное светлым полированным камнем. Ричард повернулся к Маду:

— Ты ее любишь?

— Конечно, люблю.

— Ты с ней спал?

Ответом был короткий, резкий смешок.

— Ты с ней спал? — повторил Ричард, и для него Маду вдруг сделался повинен в исчезновении Кайнене. — Спал?

Маду поднялся. Ричард схватил его за руку. «Иди сюда, — хотелось ему сказать, — иди же и сознайся, касался ты ее хоть раз своей грязной черной лапой?» Маду вырвался. Ричард ударил его по лицу и ощутил, как в ладони пульсирует кровь.