Книга Шестьдесят рассказов - Дино Буццати
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Естественно, не обошлось без эксцессов… Участились кражи и «раздевание»; посыпались анонимные доносы на совершенно здоровые машины, которые тем не менее тут же изымались и сжигались — на всякий случай; «санитары», осуществлявшие контроль и конфискацию, злоупотребляли служебным положением; некоторые владельцы заболевших машин проявляли преступную безответственность, продолжая ездить и разнося заразу; по малейшему подозрению автомобили уничтожались заживо — их душераздирающие вопли то и дело разносились по городу.
Сказать по правде, поначалу было больше паники, чем ущерба. Подсчеты показали, что в течение первого месяца эпидемии из 200 000 автомобилей, зарегистрированных во всей провинции, чума унесла не более 5000. Затем, казалось, наступила передышка, однако она привела к тяжким последствиям: многие, теша себя надеждой, что мор кончился, снова выехали на улицы, и возможность заражения сразу возросла.
Но вот эпидемия вспыхнула с новой силой. Чума поражала автомашины внезапно, прямо на улице, и это уже никого не выводило из равновесия. Ритмично рокочущий мотор вдруг захлебывался и начинал неистово скрипеть и скрежетать. Несколько всхлипов — и машина превращалась в груду дымящегося лома. Еще страшнее была агония грузовиков: их мощный организм отчаянно сопротивлялся болезни. Очумелые чудовища перед смертью испускали глухие стоны, из их недр доносился дикий лязг, и наконец тонкий протяжный свист возвещал об ужасном конце.
Я в то время служил шофером у одной богатой вдовы — маркизы Розанны Финаморе, которая вместе с племянницей жила в старинном родовом замке. Я считал, что мне очень повезло. Жалованье, правда, не было царским, зато работа — сущая синекура: несколько выездов днем, только в самых редких случаях — вечером и, конечно, уход за машиной. Это был большой черный «роллс-ройс», настоящий ветеран, но в высшей степени аристократического вида. Я очень им гордился. Даже сверхмощные спортивные модели теряли на улице свою обычную наглость при появлении этого давно устаревшего саркофага: за версту было видно, что в жилах его течет голубая кровь. Да и мотор, несмотря на возраст, работал просто великолепно. Одним словом, я любил машину, как свою, а может, и больше.
Поэтому разразившаяся эпидемия лишила покоя и меня. Правда, поговаривали, что многоцилиндровые автомобили обладают иммунитетом, но полной уверенности все равно не было. Прислушавшись к моему совету, маркиза отказалась от дневных выездов, когда легче было заразиться, и теперь делала визиты, посещала концерты и собрания лишь изредка, после ужина.
Однажды ночью — дело было в конце октября, как раз в самый разгар эпидемии, — мы возвращались домой после приема, который устроили знатные дамы, чтобы за приятной беседой хоть как-то развеять тоску и тревогу. И вдруг, выезжая на площадь Бисмарка, я уловил в бесперебойном шуме мотора короткую заминку, тихое царапанье, продолжавшееся какую-то долю секунды. Я спросил маркизу, не слышала ли она чего.
— Да нет, — ответила маркиза. — Держи себя в руках, Джованни, и перестань об этом думать. Наша старая колымага не боится ничего на свете.
Однако, прежде чем мы добрались до дома, зловещий спазм, бряцанье, хруст — не знаю уж, как и назвать, — послышался еще раза два, наполнив мою душу ужасом. Потом я долго стоял в маленьком гараже, глядя на благородную, казалось, мирно уснувшую машину. Мотор был выключен, но из-под капота время от времени доносились еле слышные стоны, и я понял: произошло то, чего я больше всего боялся.
Что делать? Я решил немедленно обратиться за советом к старому механику Челаде: все-таки в Мексике он уже пережил такое и даже уверял, что знает специальный состав минеральных масел, обладающий необыкновенными целительными свойствами. Время было за полночь, но я на всякий случай позвонил в кафе, где Челада имел обыкновение засиживаться за картами. Мне повезло: я его застал.
— Челада, — начал я, — ты ведь мой давний друг.
— Конечно, а ты что, в этом сомневаешься?
— И всегда понимал меня с полуслова, верно?
— Слава Богу, за столько-то лет…
— Могу я тебе довериться?
— Черт побери!
— Тогда приходи. Я хочу, чтобы ты осмотрел «роллс-ройс».
— Сейчас иду.
Мне послышался в трубке тихий смешок.
Сидя на скамье, я ждал его и слушал, как из глубин мотора все чаще вырывались непонятные звуки. Я мысленно стал отсчитывать шаги Челады — еще несколько минут, вот сейчас откроется дверь, и он войдет в гараж. Напрягая слух, пытаясь распознать в тишине знакомую походку, я внезапно вздрогнул: со двора донесся топот не одного, а нескольких человек. Внутри шевельнулось страшное подозрение.
И вот открывается дверь гаража, и передо мной возникают два грязных коричневых комбинезона, две бандитские рожи — одним словом, два божедома, а за ними — Челада: спрятавшись за створкой, он наблюдает, что будет дальше.
— Ах ты мразь!.. Вон отсюда, проклятые!..
Я лихорадочно начинаю искать какое-нибудь оружие — гаечный ключ, брус, палку. Но злодеи уже скручивают мне руки — попробуй вырваться из этих железных тисков!
— Ты глянь-ка! — злобно и нагло кричат контролеры. — Да этот негодяй вздумал оказывать сопротивление властям! Тем, кто неустанно печется о благе города!
Они привязали меня к скамейке и засунули мне в карман — верх издевательства! — квитанцию о сдаче машины «на консервацию». Потом запустили мотор «роллс-ройса»: прежде чем скрыться из виду, машина издала сдержанный, исполненный глубочайшего благородства стон. Он показался мне прощальным приветом.
Через полчаса ценой невероятных усилий я освободился и, даже не поставив в известность хозяйку, бросился, как безумный, сквозь ночную тьму к «лазарету», за ипподром, надеясь поспеть вовремя.
Но, уже подбегая к воротам, я столкнулся с Челадой и двумя бандитами. Механик посмотрел на меня так, словно видел впервые в жизни. Вскоре они растворились в темноте.
Мне не удалось проникнуть за ограду, не удалось спасти «роллс-ройс». Долго стоял я, припав к щели, и смотрел, как пылали на костре распотрошенные автомобили, как их темные силуэты содрогались и корчились в языках пламени. Где моя машина? Различить ее в этом аду было невозможно. Только на какое-то мгновение в яростном треске костра мне почудился родной голос — пронзительный, отчаянный. Прозвучав, он тотчас же смолк — теперь уже навсегда.
Известный дирижер Артуро Сарачино, 37 лет, дирижировал в театре «Арджентина». Оркестр исполнял Восьмую симфонию Брамса ля-мажор, опус 137. Уже дошли до последней части, до знаменитого аллегро аппассионато. Покуда звучала только первоначальная экспозиция темы, гладкий и, по правде сказать, несколько затянутый монолог, в котором, впрочем, понемногу нарастает напряжение. Оно взорвется ближе к концу, слушатели об этом ничего не знают, а маэстро и оркестр знают, и это знание доставляет им особое наслаждение, вздымая их на волну, поднятую пением скрипок, откуда они все, вместе со слушателями, вместе со всем театром, вот-вот рухнут в пучину изумительной радости.
