Книга Проклятие любви - Паулина Гейдж

Но еще оставались некоторые официальные церемонии. Фараон, теперь встревоженно пытавшийся сделать что-нибудь, чтобы отвести проклятие Атона от Египта, наконец, продиктовал и скрепил печатью договор о бракосочетании Сменхары и Мериатон. В ночь, когда юноша получил свою жену, он ждал ее в своих покоях. Он был очень спокоен, почти холоден, время, когда он трепетал от волнения, давно прошло. Его сердце не дрогнуло, даже когда он увидел ее, стоящую в дверях, ее слуги отступили назад, а его рабы, низко кланяясь, закрывали двери. На ней было простое желтое гофрированное платье, скрепленное на одном плече. В черных прямых волосах вилась золотая лента, тонкие золотые звенья цепочек охватывали запястья и щиколотку. Сменхара смотрел, как она плавно идет по запыленному полу. Он не чувствовал ничего, только неопределенная печаль разливалась там, где прежде жила его огромная любовь. Они долго стояли, глядя друг на друга. Наконец он широко раскрыл руки, и она шагнула к нему. Ему было приятно держать ее в объятиях, зарывшись лицом в ее волосы, вдыхая тепло и аромат ее крепкого молодого тела, он закрыл глаза, когда к горлу подступили слезы, и почувствовал, что готов разрыдаться. Она отстранилась и попыталась улыбнуться ему, ее губы дрожали, слезы текли по накрашенным щекам. Плача, он сцеловывал слезинки, потом нашел ее губы. Она не сильно изменилась. После рождения ребенка ее бедра чуть раздались. Груди сделались полнее, глаза спокойнее. Однако, хотя он продолжал целовать ее, он по-прежнему ничего не чувствовал. Даже нежность ушла. Осталась только ужасная, болезненная печаль. Он бережно уложил ее на постель, раздвинул одежды, говоря себе, что теперь наконец он волен касаться ее, где хочет. Он дождался и добился ее. Она принадлежит ему. Она лежала тихо, легко обвив его шею одной рукой, глядя на него, все еще плачущего. Через несколько минут он отстранился.

– Я не могу! – сдавленно выкрикнул он. – Амон, помоги мне, я не могу! – Он сел, глядя на свои руки. – Это бесполезно. Мы стали другими.

Она отвернулась.

– Да, – прошептала она. – Мы стали другими.

Эхнатон вошел в комнату Анхесенпаатон. Его третья дочь год назад покинула детскую, став девушкой, и гордо совершила обряд перехода в девичество. Ей состригли детский локон, и волосы начали отрастать, так что теперь они достигали подбородка, черные и блестящие, обрамляя милое личико с огромными глазами. Новое положение позволяло ей занимать анфиладу комнат во дворце и иметь собственных слуг. Она уродилась счастливым, легким ребенком, от отца ей передалась любовь к природе. Услышав, как вестник объявил о его приходе, она вскочила с пола, где приводила в порядок свои безделушки, и бросилась в его объятия. Он ласково обнял ее.

– Ты выглядишь очень свежо сегодня, – сказал он. – Вижу, что ты носишь венец из ониксовых цветов, который я прислал тебе. Ты сама как цветок, Анхесенпаатон. Хорошо ли ухаживают за тобой твои служанки?

– Ну конечно! Сегодня приходил дедушка. Принес мне эти браслеты. Их сделала Тии. Как тебе нравится? – Она схватила их с пола и бросила ему.

– Они чудесные, но я хотел бы принести тебе живые цветы лотоса. – Эхнатон отдал ей браслеты. – Даже водяная лилия была бы чудом сейчас.

– Не волнуйся. – Она коснулась его щеки. – Атон возвестил царевичу Сменхаре, что его гнев почти иссяк. Все ведь не так ужасно у нас, правда, папочка? Египет силен!

– Ты права. Теперь, дорогая, прикажи служанкам выйти. Я желаю говорить с тобой наедине.

Анхесенпаатон отдала приказание, и служанки, одна за другой, вышли из комнаты. Эхнатон взял ее за руки и подвел к ложу. Усевшись, он потянулся к ней.

– Иди ко мне на колени, – улыбнулся он, – и слушай внимательно. Ты знаешь, что твоя сестра теперь принадлежит Сменхаре?

– Да, конечно. Женщины болтали об этом. Они говорили, что царевич добивался Мериатон очень долго.

– Думаю, это правда. Но я теперь остался без царицы.

– Бедный папочка! А как насчет царевны Тадухеппы?

– Киа очень любит меня, но она только вторая жена. Ты не хотела бы стать моей царицей, Анхесенпаатон?

Она серьезно посмотрела ему в лицо.

– Если это сделает тебя счастливым, Великий.

– Хорошо. – Он снял венец с ее головы и, взяв ее личико в ладони, сочно поцеловал в губы; потом поднял ее со своих колен и положил на ложе. – Меня трудно сделать счастливым в эти дни, – сказал он. – Я рад, что ты готова попытаться.

Тейе медленно поправлялась после болезни, которая сразила ее после похорон Бекетатон, она пыталась возобновить работу с Мериатон в палате внешних сношений, но обнаружила, что девушка впала в уныние. В любом случае, количество посланий сократилось до жидкого ручейка несущественной информации, формальных приветствий фараону от немногочисленных еще оставшихся мирными народов и просьб о золоте. Она знала, что даже номинально не может больше контролировать никакие сферы правления. События во дворце приводили ее в смятение и пугали, особенно беспокоило ставшее явно безумным поведение сына, но она была слишком утомлена и немощна, чтобы обсуждать это, не говоря уже о том, чтобы возражать ему. Эйе тоже сделался удивительно молчаливым. Она надеялась, что он будет требовать большей власти для Сменхары, мобилизации армии, даже убийства фараона, замучившего Египет, но длительная засуха и голод иссушили его желания, так же как и желания почти каждого управителя, даже Хоремхеба После усмирения солдат в Мемфисе он уехал на север в свое родное селение Хнес навестить родителей и, вернувшись в Ахетатон, уединился с Мутноджимет в своем поместье. Может быть, он замышлял переворот, но Тейе было уже все равно.

По дворцу носились слухи о дождях в Ретенну, об огромных колосьях, вызревающих там, об изобильном урожае в Вавилоне, тогда как Нил сделался ядовитым от гниющей рыбы и его крутые бурые берега кишели лягушками. Начались разговоры о том, что река сама заражена чумой, потому что те несчастные, которые случайно сваливались в нее, или дети, пытавшиеся охладиться в ее маслянистой, стоячей воде, немедленно обнаруживали сыпь, струпья и волдыри, которые приводили к лихорадке и неминуемой смерти.

Но Ахетатон продолжал цепляться за последние обрывки своей прежней сияющей мечты. В Египте, страдания которого давно перешли границу человеческой выносливости, этот город все еще считался благословенным. Еды было мало, но все же хватало. Двор укрывался за удобными внешними атрибутами ритуалов и протокола. Эхнатон проводил дни в храме со Сменхарой, стеная и взывая к жалости своего свирепого пылающего бога, а ночи – предаваясь любви с царевной Анхесенпаатон или с царевичем. Девочка была беременна – факт, который рассеянные придворные едва заметили, и Эхнатон сам не испытывал от этого никакой радости. Бог будто насмехался над ним, одарив такой плодовитостью его самого и его семью солнца. Хотя дела правления были на грани остановки, управители и придворные бросили свои обязанности, рутинные дела их слуг остались без изменений. Фараон, его семья и бесчисленная знать, обитавшие во дворце, по-прежнему требовали ежедневной заботы.