Книга Дикий порт - Олег Серегин

Полпути до расчётной позиции.

…это обычай. Маунг читал. До того, как появились отчёты военных ксенологов, были отчёты — и научно-популярные книги — ксенологов невоенных. От младенца, едва умеющего удержаться на четырёх, до подростка, ожидающего инициации, ррит охотятся. Так же, как их животные предки. Предполагалось, что поэтому-то их естественное вооружение не атрофировалось за сотни тысяч лет. В городах давно постиндустриальной Кадары по улицам носится экологически чистая добыча для малышей.

Когда охота становится войной, ничего не меняется. Рритская молодёжь на родовых ай-аххарах мечется по «мёртвым зонам» поля боя, ища себе хороших врагов.

Сочетание полезного с приятным — принцип интеррасовый…

Прицел.

Залп.

— В перехватчик ушла… — выдохнул Морески со стоном.

Об этом не принято говорить, но стоимость одной сверхсветовой ракеты превышает… не стоит думать об этом в бою. Ай-аххар, манёвренный как летняя муха, метался по локальной карте. Патрик ухал и шипел, умоляя борткомпьютер, Хана Соло и Господа Бога поймать уже, наконец, сволочь в прицел.

— Есть! — заорал Морески, вскакивая, — есть!!

Ирландец злорадно хохотал, демонстрируя безвинному экрану неприличный жест. Отброшенный попаданием ай-аххар вылетел с локальной карты. Маунг уже поднял руки, готовясь скорректировать курс и продолжить путь к крейсеру Второго флота, когда «Миннесоту» несильно тряхнуло.

— Внимание! — разнеслось по рубке, и почудилось, что компьютер говорит нервно. Тембр был стандартный, голос Иренэ Карреру удалили из базы — он напоминал о смерти предыдущего капитана.

— …внимание… целостность… семьдесят пять процентов, — захлёбывающееся шипение, — пятьдесят пять процентов…

— Словили! — проорал Патрик. Схемка фрегата в верхних углах мониторов переливалась алым. — В ходовую, й-й-о…

Он не столько попытался выругаться, сколько застонал от отчаяния.

— Это второй, — сказал Маунг. — Он вышел с другой стороны.

Первый пилот глубоко вздохнул и сосредоточился.

Морески ругался по корабельной связи, пытаясь добиться невозможного — заставить техников фрегата сделать больше, чем сами они могли для спасения своей жизни. Патрик что-то невнятно орал.

Кхин откинулся на спинку кресла. Привычное спокойствие, подобное безмятежности озёрной глади, стало полнее и глубже, превратившись во всеобъемлющий океанский штиль. Сейчас помогло бы лишь чудо, лишь вмешательство майора Никас, но майор — на «Древнем Солнце», и она занята делом. К чему волнения, если ничего не можешь переменить?

…и корабль содрогнулся снова.

Злосчастная ходовая часть ракетоносного фрегата «Миннесота», дважды ремонтированная и всё же изначально склонная к рассинхронизации биений в гравигенераторах, отказала.

Экраны вспыхнули алым и золотым, многократными превышениями допустимых норм, тревогой, потом просто бессмыслицей, которую выводили сбитые с толку программы. Слетела блокировка, не дававшая борткомпьютеру организовать свою работу с качественно иной степенью целесообразности.

«Миннесота» обрела разум.

Фрегат попытался спастись. Двигатели коррекции включились, направляя ракетоноску вниз от условной плоскости, принятой картами флота. Но рассинхронизация достигала уже трёх с половиной наносекунд, и корма «Миннесоты» начала сворачиваться внутрь себя.

«Закручивающийся» гравигенератор остановить можно.

Теоретически.

В лабораторных условиях.

Расплавились процессоры. На экранах застыли сине-белые таблички нулевой работоспособности, но продержались недолго.

В кормовой части фрегата в двух местах произошла разгерметизация внутренних помещений. Поменявшая вектор гравитация рвала броню, как картон.

Корабль отключил всю гравитацию, в том числе жизнеобеспечение. Дал залп в пустоту, разгоняя себя отдачей.

Мониторы погасли.

…и на миг перед тем как взорвались двигатели «Миннесоты», отправив в бесконечный путь по космосу миллион стремительно остывающих обломков, в экране первого пилота отразилось спокойное лицо Маунг Маунг Кхина, с последним ударом сердца осознавшего, что сансара — нирвана, и покидающего физическое тело без сожаления; с усмешкой переходил он в число архатов, навеки оставляя призрачный мир.

…маленький золотой будда.

Двое условных суток спустя Ррит Иррьенкха стала Второй Террой.

Боевые корабли человечества шли к Ррит Кадаре.

Ифе пела.

Там, где родина войны, не бывал никто допрежь.

Золоты пески пустынь, луговины зелены наших сбывшихся надежд.

Там, где родина войны, рыщут смерти сыновья,

бестревожны и страшны. Прошлое похоронив, мы свободны, ты и я.

Там, где родина войны, в раскалённой тишине,

от сияния до тьмы бродят чаянья и сны всех погибших на войне…

это мы.

Птица Ифе спела собственную жизнь, став знаменитейшей из бардов Великой войны. Она прожила долго, и ещё при жизни её песни перепевались десятками «звёзд», миллионами тех, кто умел взять полдюжины гитарных аккордов. Песни о чужих звёздах, о Земле, о пустоте, ожидании, вере. Звук её голоса стал символом, который прежде смысла слов обозначал эпоху — эпоху славы и горя.

Но ранние, военные песни были популярны меньше всего. Разве что в пору Второй космической их вспомнили ненадолго и разыскали несколько старых записей самой Ифе.

От Счастливчика Джека почти ничего не осталось. Ни фото, ни записи любительской камеры, ни сделанной им вещи. Нет даже могилы. Только единственная открытка среди вещей знаменитой певицы, квадратик глянцевого картона, на котором маркером, корявым почерком выведено:

«Меня нет.

Я весь перешёл

В седьмое агрегатное состояние вещества –

Любовь, мля».

Глава четырнадцатая Райские птицы

— Уважаемый местер…

«…requiem aeternam dona eis», — Майк оглядел строчку как живописец — эскиз. Стоит ли? Определённо стоит. Лакки сын католички, да ещё готовился в гуманитарии. Нетипичный герой, а нетипичность мало упомянуть, надо показать.

— Уважаемый местер!

«Крупный план: Джек поворачивает голову. Прищуренные глаза. Общий план: терранские джунгли». Тик не нужен, упоминание о нём хорошо для нагнетания напряжённости в тексте, а вживе это выглядит значительно хуже. Пара дебилов в зале не преминет рассмеяться. Мрак мгновения должен быть сохранён. Хватит контраста между красотой дикой природы и видом убитых солдат.

— Местер Макферсон!

Майк оторвался от созерцания отредактированного текста и осознал, что сидит с высунутым языком. Встряхнулся; сцена всё стояла перед глазами как уже отснятая, и дикий драйв рукопашной отзывался мурашками по спине. «Будут натурные съёмки, — упоённо подумал режиссёр. — На Терре-3. Pie Jesu Domine, какие там виды!» — и сам тихонько засмеялся над тем, как всякий раз заражается лексикой главного героя.