Книга Крылья - Юрий Нестеренко

Приведя меня в эти апартаменты, Дйаргур вышел в коридор и громко крикнул:

— Райри!

Почти сразу после этого, вытирая руки о фартук и улыбаясь чуть конфузливо, но в то же время лукаво, в комнату вошла полненькая круглолицая молодая женщина — ей было, наверное, лет двадцать семь. Это и была

Райри, моя служанка. Впрочем, термин «служанка» не совсем точен — соответствующее хардаргское слово следует переводить скорее как «помощница», а его мужская форма используется командиром — таким, как Дйаргур — по отношению к своим бойцам, а мастером — по отношению к подмастерьям. В нем нет уничижительного оттенка, подчеркивающего подчиненное положение. Хардаргские слуги держатся с хозяевами куда более раскованно, нежели ранайские или тем более илсудрумские, чья вышколенность вошла в поговорку. У хардаргов никогда, даже в древности, не было рабства. Не потому, конечно, что им изначально присуще некое природное благородство, которого нет у других народов, просто в тех суровых условиях, в которых они живут, это нецелесообразно. Рабство наиболее выгодно в тропиках, где у раба после того, как он удовлетворил свои минимальные жизненные потребности — сорвав плод с дикорастущего дерева и обмотав бедра какой-нибудь тряпкой, — остается еще уйма времени и сил, чтобы работать на хозяина.

Думаю, именно поэтому рабство все еще существует в северных колониях даже через два столетия после отмены в метрополиях. В снегах же высоких широт выживание каждого аньйо требует слишком больших усилий, чтобы он мог эффективно тратить их на кого-то еще, кто не работает сам. Не принуждение и подчинение, а добровольная взаимопомощь является способом выживания в этих краях. Хардаргский клан, хотя и не все его члены связаны между собой кровным родством, считается большой семьей, и отношения в нем соответствующие. Это не означает, конечно, полного равенства и идиллии — как и в обычной семье, есть старшие и младшие, имеющие разные права, есть глава семьи — хаагел (именно таков был титул Дйаргура). Здесь тоже бывают ссоры, но в целом члены клана объединены куда теснее, чем крестьяне в сельской общине, не говоря уж о горожанах.

Каждый хардарг сам выбирает, заводить ли ему в придачу к большой семье еще и малую, то есть постоянного супруга и детей; большинство это делают, но есть и те, кто предпочитает сходиться лишь на брачный сезон, и их детей воспитывает весь клан. Это не считается зазорным, и сами такие дети не чувствуют себя ущербными. Есть и те, кого, как и меня, брачные сезоны не интересуют вовсе. Понятия родовой знатности у хардаргов не существует, и должность хаагела является выборной. В голосовании, правда, участвуют только мужчины, достигшие тридцати лет. Фамилий тоже нет, точнее, все члены клана носят общую фамилию, в данном случае — Ганйаррахэ, которой пользуются при встрече с представителями других кланов; зато почти у каждого взрослого мужчины в придачу к имени имеется прозвище. Прозвища женщин образуются, как правило, по прозвищу мужа, и лишь немногие, особо отличившиеся, получают свои собственные. Не всегда отличившиеся чем-то героическим — бывает, что и комическим, но и такие прозвища не считаются обидными — напротив, получившие их обычно с удовольствием пересказывают соответствующую забавную историю.

Ну вот, я опять перескочила вперед, к тому, что узнала уже потом. Впрочем, пожалуй, оно и к лучшему — хотя первые дни в клане и были для меня насыщены впечатлениями, рассказывать о них с подробностями особенно нечего. Я учила язык, знакомилась с дангом и его обитателями — это было нетрудно, ибо благодаря царившим в клане нравам я могла постучать практически в любую дверь рабочего помещения или частного жилища, и меня принимали как члена семьи. Именно как члена семьи, а не как госпожу, пользующуюся покровительством правителя: если, к примеру, я заставала хозяев жилища за обедом, меня приглашали разделить трапезу, но потом без всякого стеснения просили помочь убрать со стола и вымыть посуду (я, разумеется, не отказывалась). Я побывала в кузнице, в столярной и ткацкой мастерских, в хлеву, где томились запертые на зиму йирлоги — животные, играющие в Глар-Цу ту же роль, что у нас тайулы. Их южная разновидность кроме молока и мяса дает еще и теплую шерсть пепельного цвета — из такой были связаны мой шарф и чулки.

Меня пустили даже — правда, с сопровождающим, который всячески старался показать, что он гид, а не сторож, — в хранилище серебра и драгоценностей, награбленных (будем называть вещи своими именами) в гантруских городах на севере. И лишь одной комнаты, в которой мне очень хотелось побывать, я так и не обнаружила. В данге не оказалось библиотеки. У хардаргов есть письменность, но владеют ею немногие, и используется она главным образом для заключения договоров, переписки между кланами, как правило, официальной, — доставка частных писем через эти суровые дикие просторы слишком дорогое удовольствие, — и хозяйственных расчетов. Передача же знаний — как практических, так и разнообразных легенд и баллад — традиционно происходит в устной форме. У хардаргов даже существует поговорка в том смысле, что знания надо хранить в голове, а не на бумаге. Вот уж с чем никак не могу согласиться: одно другому не мешает!

В общем, я решила ознакомиться с их письменностью, тем более что возможность записывать облегчает изучение языка. Дйаргур в эти дни, занятый делами данга в преддверии самых тяжелых зимних месяцев, не мог уделять мне много времени, поэтому больше всего я общалась с Райри. Нрав у нее был легкий и веселый, и в качестве учительницы хардаргского она вполне годилась, но писать и читать не умела. Когда я не без помощи жестов объяснила ей, чего хочу, она без слов схватила меня за руку и потащила по лестницам и переходам. Вообще, изнутри выстроенный без единого плана и симметрии данг похож на лабиринт, где с непривычки легко заблудиться.

Райри притащила меня к Ларду-сказителю, который, хотя и полагался в своей профессии на память, грамоту знал. Кстати, если в вашем представлении сказитель — это подслеповатый старик с длинными седыми волосами, то вы ошибаетесь. Ларду было чуть больше тридцати, он был воином и принимал участие в рейдах, в том числе и в последнем, дорготском. Сказителю нужна хорошая память, да и личное участие в событиях полезней пересказов с чужих слов.

У Ларда нашелся кусок серой, скверного качества бумаги и грифель, и он продемонстрировал мне хардаргский алфавит, состоящий всего из двадцати букв. Мы позанимались еще — ему не терпелось узнать из первых уст историю моих приключений, но моих познаний все еще было недостаточно для сколь-нибудь внятного рассказа. Вообще хардаргский не так уж прост для изучения, особенно когда учителя не знают твоего собственного языка.

Зато теперь я смогла прочитать надпись на своем ноже. Она гласила: «ХЕЙГИ».

В первые дни, если не считать точившей меня мысли о пришельцах, все было замечательно. Мне было интересно на новом месте, среди новых аньйо, и я наслаждалась их симпатией. Первый день я проходила в легкой накидке, не отваживаясь открыть крылья, хотя и понимала, что о них уже знает весь данг; но на следующий вечер, сидя за ужином в одном из общих залов у жарко натопленного очага, в котором пылал целый древесный ствол, я решилась. И ничего не произошло — никто не столпился за моей спиной, не сверлил меня взглядом, не просил помахать. Думаю, им все же было любопытно, но они рассудили, что успеют еще насмотреться, когда я привыкну и перестану смущаться. А может, они и впрямь не усматривали в этом ничего необычного. Такая уж у хардаргов философия — принимать мир таким, каков он есть. Они даже у своих богов ничего не просят, равно как и не считают себя чем-то им обязанными: «Боги играют в свою игру, а аньйо в свою». Надо сказать, для жизни в суровом краю это подходящая система взглядов.