Книга Анахрон-2 - Елена Хаецкая

— «Производство товаров народного потребления», — перевел Сигизмунд.

— Я тут думала насчет потребителя, — заговорила Вика задумчиво. — Как привлечь не только мальчиков, желающих подкачаться, и холеных баб, ищущих острых ощущений. Но и эзотерную публику, пребывающую в вечном поиске тайного знания. А их немало, и, что самое главное, они готовы платить. Легко и много. Лишь бы их научили чему-нибудь новому и тайному.

— Стационарные идолы «под ключ». Освящение на дому у заказчика. Жертвоприношения, вопрошания, умилостивление, вызывание дождя. Гарантия — сто процентов успеха! — сказал Сигизмунд.

Федора покоробило. Вика ничуть не смутилась.

— Не в таких, конечно, выражениях, но именно в этом смысле. «Утерянное знание древних о слиянии с природой…» Что-нибудь в таком роде. Под эту лавочку и феньки лучше будет втюхивать. Как обереги с чудовищной охранной силой. Кстати, можно обучать наиболее продвинутых эзотеров чтению заклинаний на вандальском.

— Я в этом не участвую, — заявил Федор.

— Федор, здесь никто не собирается задевать твои религиозные чувства, — проговорил Сигизмунд. — Твоя задача — обучать холеных бабенок варить обед из картофельных очисток и колбасных обрезков, отбитых у бомжей возле мусорного бака. Кстати, полевые занятия где думаешь проводить?

— Не полевые, а практические. Да хотя бы у вас во дворе. Я уже присматривался. Подходящие баки. И укрытия есть, где костерок разложить, — ответил Федор.

— Кстати, — вмешалась Вика, — я знаю, как привлечь и самих «новых русских». Многие любят охоту. А Вамба с охоты жил. И заметь — лук и копье. Экзотика. «Экологическая охота» — как звучит?

— Очень неплохо.

— И разрешение не нужно.

— На лук нужно, — сказал Федор. — И на копье, видимо, тоже понадобится. Тут кухонный нож продавали с сертификатом — «не является холодным оружием». Штамп, печать, адрес магазина, название завода-производителя… Иначе можно и по уголовной статье получить. Запросто.

— Ну, с разрешениями на ношение оружие и охотничьими лицензиями у «новых русских» все в порядке, — сказал Сигизмунд.

Они проговорили еще долго. Идея всех страшно увлекала. Впервые за долгое Сигизмунд с удовольствием думал о предстоящей работе.

* * *

С паспортами ситуация определилась на следующий день. Федор заехал к Сигизмунду — доложить обстановку. Проверил, нет ли кого на лестнице, тщательно запер дверь. Разговор вел на кухне, держась подальше от телефонного аппарата. Хотя, как пояснил Федор, если бы захотели прослушать такую квартиру, как у Сигизмунда Борисовича, то все равно бы уже прослушали.

— В общем так, Сигизмунд Борисович. Есть паспорта. Пять штук. Настоящие.

И назвал цену.

Сигизмунд присвистнул.

* * *

Таким вот образом золотая лунница с тремя свастиками была превращена в пять серпастых-молоткастых, а пять заплутавших во времени вандалов сделались полноправными гражданами Российской Федерации.

Операция была произведена Федором в условиях строжайшей конспирации и кристальной честности. Сдача до последнего цента была передана в руки Сигизмунда.

Ее пропили.

* * *

Вечерами Валамир вел пространные монологи. Сигизмунд отчасти понимал их сам, отчасти переводила Вика. Суть дедовых речей сводилась к одному: старый вандал решительно не одобрял все то, что его теперь окружало. Сигизмунда иной раз поражало обилие объектов отрицательной оценки.

И то сказать! Дивуется он, Валамир, на суетность и беспечность здешней жизни. Во всем вопиющее неблаголепие, куда ни ткни!

Приохотить старого вандала к ого так и не удалось. После первой же рекламы нижнего белья дед грозно затряс головой, выключил ого и сделал попытку запретить Вамбе с Лантхильдой смотреть «эту срэхву» — в чем, впрочем, не преуспел.

Исключительно не одобрял табуретки. Дескать, лавка должна вдоль стены стоять. И незачем ею, распиленной, по всей кухне елозить, где попало. Негоже это, сидеть где на ум взбредет. Не птицы, чай. Это пичуги бессмысленные — где присели, там и ладно.

Человеку — ему иначе надобно. Вот, — старик делал плавное движение, поводя рукой вдоль стены, — скамья. Она на своем месте поставлена. И век там стоит. Смеху подобно, как подумаешь: вот придет он, Валамир, в дом к Сегериху и начнет у него скамью по всему дому тягать!

А здесь? Да и скамьи-то, тьфу! Из чего сделаны? Вот Вико-бокарья ему, Валамиру, поведала, из чего они сделаны! Из срэхвы всякой — вот из чего! Из опилок да стружек, а сверху, для виду, дощечками прикрыты! Нешто достойному человеку не унизительно на таком-то огрызке восседать?

Оттого-то и суетность великая в здешнем мире властвует, что благочиние за трапезой забыли. Вот видел он, Валамир, американский кабак (тут дед знатно прокололся — иной раз все-таки, видать, посматривал ого). Так это же тьфу! Сидят на насестах, задами вертят, в головах пусто — благочиния и в помине нет! И это трапезой называется!

Хорошо, не разберешь здесь, зима или лето — круглый год еда. А вдруг неурожай? Как можно без припасов жить? Экое легкомыслие! Давеча он, Валамир, кладовки все обследовал — ни одного мешка не нашел! В банке на донышке зерна белого, да в кульке — стручки из теста. И все! А если голод? На чем продержимся?

Планы дед развивал титанические. Склонял Сигизмунда превратить «светелку» в кладовую. Мол, комната хорошая — он, Валамир, удостоверился. Крыс там нет, мышей не водится, сухо. Чем не кладовая? Мешок пшеницы поставить — как минимум. Сладкой муки — мешок. Соли — мешок. Макарон — мешка три! (Уважал старый вандал макароны.) Ну и окороков накоптить, рыбки заготовить… чтоб под рукой. Чтоб хранилось. Супермаркет супермаркетом, а так оно вернее.

Слушал Сигизмунд деда Валамира и чувствовал: все слабее душой ему противится. Не забыл еще 1991-й год, славное веселое времечко путча. Как с утра зачитали по всем каналам обращение ГКЧП, так и ломанул многоопытный советский народ в магазины — за солью, спичками и мукой. Было, было…

А деньги? Ведь принеси Лиутару дань такими деньгами — он же уши отрежет и в задницу их тебе засунет! И прав будет военный вождь! Бумажки! Сколько лет жил, никогда такой дури не видел! А вот на старости привелось. Вы бы еще листья осенние за деньги считали! Сколько живет такая бумажка?

Так ярился Валамир.

А Сигизмунд слушал и мысленно с ним соглашался.

Старый советский рубль — он долго жил. Еще в 80-е годы ходили рубли, выпущенные в начале 60-х. Тут по весне нашел в мокром снегу трешку 1972-го года выпуска. И ничего ведь с ней, заразой, не сделалось! Да… Впору вместе со старым вандалом об утрате благочиния закручиниться.

Утратилось, утратилось безвозвратно советское благочиние…

И неблагочиние — в лице «Сайгона» — тоже.

Хлеб — 14 копеек стоил и 16. За 12 изредка появлялся мокрый ржаной. Батон был по 22 копейки и по 26 — этот считался дорогим. В начале перестройки появился вдруг длинный батон по 50 копеек, его никто не брал — дорого.