Книга Поездом к океану - Марина Светлая

Если бы она не знала Жерома Вийетта лично, то уверена бы была, что это кто-то другой. Но то был великий лицедей и лучший Калигула, какого она видала.

«К чему эти сложности? - очень серьезно спросила Аньес тогда. – «Динго бар», помнится, не закрыли еще».

«Да, но вы больше не работаете в газете, поводов встречаться со знаменитостями у вас нет», - отвечал он и улыбался так, как она помнила по их общему прошлому.

«А по старой дружбе?»

А по старой дружбе все выглядело довольно невинно, так ей казалось. Дважды ей давали несложные поручения – сделать фотокопии подписей кого-то из штаба. И регулярно она приносила на встречи снимки, которые перехватывала по прибытии в форт. Такие трюки проделывать регулярно ей не удавалось, и она очень хорошо понимала, чего от нее ждет Вийетт. И почему к ней обратились снова. В конце концов, это она накануне снимала церемонию в Елисейском дворце. Это перед ней Риво открывал двери, в которые других не пропускали. И пора наконец вспомнить, что именно по той же самой причине она отказалась от Анри Юбера. Всего лишь женщина, всего лишь подстилка. Ей не говорили этого прямым текстом, но беда в том, что она понимала. После Вьетнама – она понимала слишком много.

Но и правда есть вещи, которых лучше не знать.

В то злополучное утро она сдала Робера со своих колен на попечение его бабушке и отправилась в форт д'Иври. Нужно было отвезти полученные фотографии, их наверняка поспешат опубликовать. Ее кадры довольно быстро из официальных источников армии попадали в прессу и по-прежнему пользовались большим успехом – газеты делали запросы, Кинематографическая служба предоставляла материалы. Но тогда еще Аньес не знала, что настоящая сила оглушительного успеха на нее еще только должна обрушиться.

Она рванула на своем Ситроене в сторону городка под Парижем – Аньес теперь очень гоняла, особенно когда на трассе никого не было. Но не проехав и двух кварталов, остановилась на перекрестке, пропуская колонну девушек, пересекавших дорогу. Они громко кричали, раздавая листовки прохожим, провозглашали антивоенные лозунги на по-утреннему оживленной улице, пугали людей своими сердитыми лицами. Черт дернул Аньес подозвать к себе одну из них. Черт дернул и никак иначе. Но в то мгновение, как на ее коленях оказался листок газетной бумаги с фотографией и лозунгом, она забыла, как дышать.

Армейский ботинок. Лужа. Кровавый след. Разжатая ладонь мертвой женщины на полу.

«Ни одного человека, ни одного су для этой грязной войны во Вьетнаме!»[1]

Аньес прокатила болезненный ком по горлу и глухо выдохнула, понимая, что вдохнуть снова очень трудно.

А после этого рванула еще быстрее, но уже не в форт.

Выкрутив руль, она направилась совсем в другую сторону, лихорадочно соображая, что делать и как давно все началось. План на этот случай у нее был продуман еще с тех пор, как с ней говорил Мальзьё в Ханое. Даже не план – линия поведения. Она распланировала все, до мелочей, понимая, что чем больше в ее словах прозвучит правды, тем меньше возможности уличить ее во лжи. Но месяцы шли, и ничего не менялось. То ее прошлое, которое она уже почти начала забывать, не всплывало и не мучило, а ведь первое время она постоянно ждала этого взрыва. Он произошел только сейчас, когда не чувствовала прежней собранности и успела вкусить мирной жизни, в которой все ясно и просто.

До Отеля де Бриенн Аньес добралась быстро, как никогда. К генералу Риво ее провели тоже без проволочек – повезло, он был у себя и один. Рядового де Брольи всегда к нему пропускали без лишних сложностей, если те не нужны. Грегор встречал ее сидящим за своим массивным столом и радушно улыбался.

- Мадам де Брольи, какими судьбами? Присаживайтесь, моя дорогая, – прогромыхал он, весьма довольный ее присутствием. Эта женщина ему бесконечно нравилась, напоминая о тех временах, когда все они были немного иными, чем теперь. Знал бы он, как именно Аньес пользовалась этой его симпатией – гнал бы подальше. Это де Брольи отмечала про себя какими-то задворками сознания и не спешила анализировать. Все, что имеет сейчас, у нее есть лишь потому, что она пользуется доверием достойных людей, которые волею господа зачем-то ей помогают.

Проще всего было и правда запрыгнуть одному из них в койку. Риво, возможно, и не отказался бы. Да только Аньес не могла. Не хотела. Не представляла себе, как после этого сможет все еще считать себя правой.

Это такая роскошь – уверенность в своей правоте. Как с нею расстаться?

Сейчас она прошла через кабинет к столу генерала и положила перед ним листовку.

- Вы уже видели? – взволнованно спросила она, надеясь, что не кажется испуганной. Испуг ей может и повредить, а волнения вполне достаточно.

- Вот подлецы! Позавчера только была перепечатка этого снимка в чертовой «Юманите»! – рассердился генерал, бросив взгляд на бумагу. – Где вы это взяли?

- На улице, естественно!

- И из-за этого примчались сюда? – он перевел озадаченный взгляд на рядового де Брольи, так ловко открывающую дверь в кабинет высшего командования. – Но… Что за срочность? Ясно же, что фото постановочное и не в вашей компетенции… И…

- Оно не постановочное, - мрачно буркнула Аньес.

- Но как же! Вы же видите, что это можно было…

- Оно не постановочное! – она устало вздохнула и буквально рухнула на стул, не дожидаясь приглашения. – Говорю вам, оно подлинное. Его украли у нас полтора года назад под Тхайнгуеном.

- Вы что-то путаете, Аньес, это же…

- Нет, господин генерал, к сожалению, не путаю, - продолжала настаивать она, потирая виски. Внутри головы начинало долбить, и уже слишком сильно, чтобы игнорировать. – На этом фото мой ботинок и моя нога. Снимал капрал Кольвен в то утро, когда я попала в плен. У меня тогда отняли фотоаппарат, приложили его объективом так, что, наверное, он разбился, и я надеялась, уничтожили пленки. Но как видите…

- Ох ты ж черт… - совсем обомлевшим голосом вздохнул генерал Риво и вскочил на ноги. А потом взвизгнул, заметавшись по кабинету: – Ах ты ж… черт! Как же вы так могли… как же вы… Черт бы вас подрал, рядовой де Брольи, какого дьявола вы это снимали? Вы – военнослужащий! Вы работаете на мое ведомство! Вы для этого просились в Сайгон и на это тратили там казенные пленки, предназначенные для разведки? Больше не на что было?!

Последнее вышло у него по-настоящему грозно, а она и не успела уловить переход от противного визга к рычанию. Аньес вжалась в спинку стула и безотрывно глядела на генерала. Он же продолжал сыпать проклятиями, но, зная немного его характер, она понимала, что нужно переждать. Переждать, а потом попытаться решить вопрос полюбовно, даже если придется прибегнуть к крайним мерам. Сейчас и ей, и ее семье, сыну – просто необходима была защита, любая защита, любой ценой. Разумеется, не известно, какие еще снимки с той пленки опубликованы, но если всплыло что-то помимо ботинка – недолго вычислить, кто автор.

Генерал Риво замолкал лишь иногда, для того чтобы перевести дыхание, а потом с новыми силами рычал что-то об ответственности, на которую женщины попросту не способны, и о том, что баба на войне – дело пропащее, а он дурак, что поддержал ее и не послушал подполковника Юбера. Аньес пыталась сохранять спокойствие, контролируя собственную мимику и сцепленные пальцы, даже изображать нечто похожее на чувство вины, но сейчас все выходило наоборот. Одно только имя Анри выбивало ее из колеи так сильно, будто удары наносили прямо в солнечное сплетение. Лицо пошло красными пятнами, в голове задолбило еще больше, а когда Риво все-таки заткнулся, она хрипло сказала: