Книга Реквием по империи - Диана Удовиченко

Я шагнул к двери.

— Того, этого, — пробормотал мне в спину мастер Триммлер.

Обернувшись, я вопросительно взглянул на друзей.

— В зеркало посмотри, — коротко бросил Лютый, не сводивший с меня настороженного взгляда.

Стену холла украшало большое зеркало в бронзовой раме. Подойдя к нему, я сначала не узнал своего отражения. Из серебристой амальгамы смотрел незнакомый человек: у него было худощавое лицо с жесткими носогубными складками, обрамленное абсолютно седыми волосами. Глаза из серых превратились в черные. Присмотревшись, я понял, что в этом виноваты расширенные до предела зрачки. Любоваться на себя было некогда, и я, кивнув друзьям, вышел на крыльцо.

Маги, стоявшие возле дома, попятились. Судя по выражению лиц, волшебники совершенно не желали с нами связываться. Я погрузил их в глубокий сон, чтобы им потом не предъявили претензий за невыполнение приказа.

Возле ограды стояла карета, на которой приехал ныне покойный Сао Ли. При виде нас кучер в форме имперского пса спрыгнул с козел и припустил со всех ног в сторону Красной рощи.

— Садитесь, — сказал Лютый, распахивая дверцу.

— Не нужно, — ответил я, проводя рукой по воздуху.

Пространство перед нами заколыхалось, образовав разрыв, в глубине которого просматривались очертания ратуши и домов с островерхими крышами — Красная роща. Я шагнул в портал, жестом пригласив друзей следовать за мной.

— Ишь ты, прямо как в Зеленом сердце, — восхитился мастер Триммлер, бесстрашно ступая в волнующееся пятно.

Дрианн с Лютым двинулись за нами. Всего два шага — и мы оказались перед ратушей Красной рощи. Лютый снова вопросительно взглянул на меня.

— Я сам…

— Мы здесь подождем, — тяжело уронил брат, — на всякий случай…

Подойдя к стене, я шагнул прямо в нее. Подниматься по лестнице, встречая испуганные и изумленные взгляды приспешников императрицы, желания не было. Убивать тех, кто кинется мне наперерез, тоже не хотелось. Какой смысл? Они здесь ни причем. Ничего личного…

Дарианну я нашел в ее покоях. Измученная, заплаканная, она нервно вышагивала по комнате, покусывая губы и крутя в пальцах шелковый платочек. Некоторое время я, оставаясь незамеченным, наблюдал за императрицей из стены. Потом шагнул вперед и встал прямо перед нею. От неожиданности девушка громко вскрикнула, истерзанный платок невесомым лепестком выскользнул из ослабевшей руки.

— Рик…

Я молча смотрел в ее глаза — черные, сверкающие как два редких бриллианта, столько раз целованные, такие любимые. Лживые. Светло и счастливо улыбнувшись, девушка потянулась ко мне, потом, словно вдруг вспомнив что-то неприятное, безвольно уронила руки, отпрянула. Теперь ее лицо выражало непонимание… недоумение… злость… И наконец животный, нерассуждающий страх. Но первым порывом была радость. Я это запомнил. На всю жизнь.

Дарианна сделала шаг назад, судорожно схватившись за связующий амулет. Я не препятствовал, просто ждал. Ужас в ее глазах говорил лучше всяких слов, и даже не знай я о том, что произошло, мог бы сейчас догадаться. Но я знал. Теперь, лишившись третьего покрова, я знал все.

И все-таки крошечная толика человеческого, которую изо всех сил я удерживал в себе, заставляла меня смотреть на Дарианну через призму связывавших нас чувств. Пусть они и остались в прошлом. Но кто сказал, что прошлое совсем не властно над настоящим?

Что же ты наделала, милая? В кого превратилась? Все на благо империи, все ради нее… Конечно, я и раньше знал, что в случае с Келдином дело было нечисто. Разве способен был слабый, трусливый изысканный так решительно и бестрепетно оборвать собственную жизнь? Ведь он не сам повесился. Вернее, сделал это своими руками, но под воздействием тонкой магии. Ему внушили мысль о самоубийстве. По твоему приказу, Дарианна. Он мешал тебе. По галатскому закону трон достается наследнику мужского пола, ты могла рассчитывать лишь на регентство при больном отце. Но регент — не монарх, он вынужден считаться с мнением Совета магов, а это тебя не устраивало. Империя, стоявшая на грани бунта, находившаяся у порога войны, нуждалась в единовластии, в сильной руке. Сначала ты хотела убрать Келдина с моей помощью. Недаром же рассуждала про нашу любовь и про замкнутый круг, который не дает тебе спасти Галатон. Но тогда я не понял. И ты обратилась к магам. Кто? Копыл, конечно. Вадиус всегда был верным псом, преданным в первую очередь тебе, а не Ридригу. Он не смог бы причинить прямого вреда наследнику. Но ведь всегда есть послушные исполнители, которых потом легко списать со счетов.

Трудно ли решиться на такое, Дарианна? Каково это — предать самые священные узы — узы родной крови? Пусть он был слаб, глуп и жалок, пусть сам мечтал о твоей смерти. Но ведь это твой брат. Сын твоих матери и отца. Ты никогда не любила его, да что там — ненавидела и презирала. Может быть, поэтому его гибель не отягощает твою совесть? А как насчет отца? Ведь ты боготворила Ридрига, мечтала быть похожей на него. Ты и политикой-то занялась ради того, чтобы получить его одобрение, чтобы читать в родных глазах не только родительскую нежность к своей малышке, но и уважение равного к равной. Но стараниями Вериллия и Галианны еще молодой мужчина превратился в растение, в жалкую развалину. И эта развалина загораживала тебе путь к трону. Империи нужна была твердая рука… и ты опять обратилась к Копылу. Все просто: он лишь затуманил разум целителя, проводившего обряд очищения ауры, и заставил его совершить ошибку.

Сколько ночей ты не спала, милая? Сколько слез пролила в одиночестве? Сколько раз просыпалась в холодном поту от кошмара, в котором мертвый отец приходил, чтобы проклясть предательницу? Я помню, ты искренне скорбела по нему. Билась в рыданиях у одра покойника, прося прощения. Ты действительно страдала, это правда. Ведь тогда я попытался прочесть тебя и не ощутил ничего, кроме всепоглощающей боли.

Едва услышав от Вадиуса о том, что Ридриг превращен в слабоумного и лечение лишь продлит ему жизнь, но не вернет разум, ты задумала это преступление. А наказала за него Талианну. Это было тонко, очень тонко. Великодушно простить, отпустить, подарить надежду на спасение, на новую жизнь и отдать девчонку на растерзание толпе. И опять Копыл, твой верный слуга, выполнил самую грязную работу: тихонько выскользнув за ворота прежде несчастной, указал на нее разгневанным людям как на виновницу болезни императора. Да, она была виновна. Но идет ли ее вина в сравнение с твоей? Впрочем, над этим ты не задумывалась: что позволено августейшей особе, непростительно для блудницы. И что такое жизнь одной шлюхи по сравнению с благом целой империи".

Знаешь, в чем беда, Дарианна? Ты не умеешь прощать. В тебе нет отцовского великодушия, свойственного по-настоящему благородным правителям. Ты не сумела простить Галианну и заодно возненавидела всех блудниц и их покровительницу — Нею. А кто должен был расплатиться за все? Конечно, Старшая жрица златокудрой богини. Да, я понимаю, мать Лаурита отнюдь не напоминала А'нхелли. Она была умна, хитра, властолюбива — настоящая интриганка и серьезная соперница, мечтавшая о статусе Верховного божества для своей богини. Стране не нужно было двоевластие. Тебе требовались покорные, сговорчивые служители культов, которые лишь прославляли бы твое имя, целиком поддерживая любое твое решение. Сразу после вступления на трон ты собрала всех жрецов, чтобы понять, кто годится на роль Верховного, а заодно и наметить тех, кого следует уничтожить. Это был блестящий план: убить всех жриц Морриган, славившихся своими бойцовскими качествами, и сделать виновной Лауриту. Таким образом ты сразу избавилась от двух самых непокорных Сташих жриц, запугала остальных, указав им их место, а сама осталась чистой. Как всегда. За это мы с тобой получили страшное проклятие. Но, положа руку на сердце, разве мы его не заслужили? И разве, не будь его, ты поступила бы по-иному? Нет, предсмертные слова матери Лауриты были скорее пророческими, нежели накликающими беду.