Книга Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров

Вопрос: Известны ли вам, кроме Knigth, другие англичане, относительно которых у вас были сомнения, что они работают на I.S.?

Ответ: Да, я полагал, что /это/ известный господин Нол, который, как и Knigth, состоял в паспортном бюро. Я точно не знаю, был ли он начальником паспортного бюро. До германо-польской войны я водил знакомство с англичанином Preen, который как-то во время охотничьей вылазки после начала войны предложил мне осведомлять его о делах в Югославии, с тем чтобы эти сообщения он доставлял своей фирме в Англию. Он обещал мне за подобные сообщения гонорар примерно в 3 000 динаров ежемесячно. Это предложение было с моей стороны, разумеется, отклонено, и я этого господина никогда больше не видел. Журналист Рейтер Гаррисон мне лично не знаком. Равным образом не знаком шофер посольства Борис Ходолей. Англичанин Смит-Росс знаком мне только по имени, о том, кто он и какова его деятельность, я ничего не могу сказать. Англичанин Вадим Греневич из Софии мне лично знаком, он дальний родственник моей жены. Последний раз он посещал нас примерно 10 лет назад. Письменного общения с ним я не имел. Его посещение было чисто приватным, насколько я помню, политические разговоры не велись.

Других сведений по делу я дать не могу.

Если мне ставится в укор, что я надлежу состоять в масонской ложе, то это не соответствует действительности. Если мне ставится в укор, что я надлежу быть масоном 32 степени и членом югославской Великой ложи «Югославия», ложи «Побратим», а также Великого Востока в Париже, то это сознательная ложь. Я в своей жизни никогда не вступал ни в одну масонскую ложу и сам был большим противником масонства. Если мне далее ставится в укор, что я принуждал публиковать в газетах «Русский Голос» и «Русское Слово» статьи, направленные против Германии, то я должен заметить, что я лично не дал в газеты ни одной статьи, а на журналистов, равно как и на издателей газет, не имел никакого влияния. Мне даже высказывались упреки, что я никогда не выступал в прессе. Я лично, во всяком случае, не могу вспомнить, что дал в прессу какую-либо статью. К тому же, я хотел бы отметить, что моя позиция по отношению к Германии всегда была симпатизирующей. Моя позиция по отношению к Англии в политическом плане никогда не была дружеской, поскольку Англия, по моему мнению, всегда была величайшим врагом национальной России. Мое отношение к югославскому Двору во всякое время было дружеским и преданным, особенно дружественные отношения я поддерживал с королем Александром и принцем-регентом Павлом. Эти дружественные отношения возникли, прежде всего, вследствие того, что в 1914 году, после смерти русского посланника, я, как представитель национальной России, заступил на его место. Верно, что после произошедшего 27.3.41 переворота я принес рапорт гоф-маршалу двора, к чему я чувствовал себя обязанным как учтенный здесь сербский кавалерийский офицер-резервист. К тому же я хотел излить свои чувства к корол/евскому/ Двору. С Парижем я корреспондировал посредством следующих учреждений, а именно: с президентом рус/ского/ эмигрантского комитета и с през/идентом/ русского Красного Креста; какие-либо политические инструкции я оттуда не получал. Если мне далее ставится в укор, что мне надлежало вербовать для английской армии русских эмигрантов в бывшей Югославии, которые должны были воевать за Англию в Сирии, то это опять же сознательная ложь. Членом наблюдательного совета каких-либо английских предприятий был не я, а моя жена.

Верно, что 27 марта 41 я вместе с Митрополитом Господином Анастасием направил телеграмму королю Петру, в которой мы пожелали ему успешного правительства. Только 30-го, после обсуждения с большинством представителей русской эмиграции, было решено направить телеграмму также генералу Симовичу, министру иностранных дел Нинчичу и королеве Марии, хотя от министра эмиграции стало известно, что она на эмиграцию обижена, потому что никакой телеграммы не получила.

Других сведений по делу я дать не могу.

Допрос мною лично прочитан, он во всех пунктах верен и соответствует чистой правде, что я посредством моей подписи удостоверяю.

/Подпись/.

Заверено: /Подпись/, СС-Оберштурмфюрер.

ДОКУМЕНТ № 5 (перевод с немецкого).

Белград, 16 марта 1942.

Донесение.

(…) Высказываниям Штрандмана можно верить, тем более что последние обвинения исходят из чисто личных русских эмигрантских кругов, которые хотят воспрепятствовать тому, чтобы Штрандман был руководителем Полномочного бюро русской эмиграции в Сербии.

/Подпись/, СС-Оберштурмфюрер.

Досье В. Н. Штрандмана из фондов белградского Гестапо содержит также «Обращение к русским», которое подписало «Молодое поколение русской эмиграции» (указаны 428 подписей; к сожалению, их подлинники отсутствуют). Это еще одно пылкое обличение Штрандмана и компании, и в том ряду находим фамилии сенаторов Трегубова и Безобразова, генералов Драгомирова, Барбовича, Артамонова (на пятом месте в списке из 46 человек), его преемника полковника Базаревича, а также многих других известных лиц. Заслуживает внимания и письмо некоего врача Колесникова (приведу его с сохранением особенностей оригинала):

6 или 7 лет тому назад я был Председателем Русской Колонии в Белграде и председателем родительского комитета Белградской Женской Гимназии. 8 лет работаю в качестве хирурга Русской Поликлиники «Руски Црвени Крст». Живу я в Белграде 12 лет, а в Сербии 19 лет.

За это время мне удалось познакомиться с деятельностью г. Штрандмана, и я могу сказать, что интересы беженцев у него всегда стояли на последнем плане: он ими занимался постольку поскольку, главным же образом он соблюдал свои личные интересы, и только они руководили его деятельностью. Приведу несколько примеров:

1) Поликлиника Красного Креста несколько лет получала от державной комиссии по 12 000 в месяц, затем по 9 000 и, наконец, по 6 000 в месяц. Число больных было огромное. Аптека давала по 10 000 динар в месяц. Кроме этих денег г. Штрандман (по его распоряжению) отбирал S заработка врачей и считал себя в праве расходовать эти деньги по своему усмотрению, не отдавая никому отчета. Когда приблизительно 4 года тому назад, после закрытия сербскими властями аптеки, был поднят вопрос о существовании и самой амбулатории, ибо г. Штрандман палец о палец не ударил, чтобы узаконить их, собрание врачей решило самостоятельно добиваться утверждения поликлиники, отказавшись от фонда (вписано; здесь и далее правка выполнена рукой автора — И. М.) Красного Креста, которым, собственно говоря, больше прикрывался Штрандман. На очень бурном собрании всех врачей в Русском Посольстве, где г. Штрандману была прочитана резолюция врачей, которую Др. Солонский[494] самовольно очень смягчил (вписано), Собрание не пришло ни к какому выводу; Штрандман растерялся и заявил, что он должен запросить главное управление Красного Креста, которое существовало в Париже. Однако через два дня он издал декрет, в котором заявлял, что он назначает и увольняет врачей и что он распоряжается деньгами, как он находит нужным. На мой вопрос, где наши деньги, г. Штрандман ответил, что он дает отчет Главному Управлению в Париже. Однако нам удалось настоять на том, чтобы из заработка врачей не могло расходоваться как прежде… 2 года (вписано). Однако (зачеркнуто) нам удалось скопить около 300 000 динар, на каковые деньги был куплен дом, но по настоянию Штрандмана не на наше имя, а на имя Красного Креста, что нас ставит в опасность продажи его за долги других русских учреждений, опекаемых г. Штрандманом. Мой вопрос, куда истрачены наши деньги и сколько их было собрано в течение 17–20 лет, и по сие время висит в воздухе. И по сие время деньгами распоряжается г. Штрандман и Др. Солонский, а из нас никто не знает и не имеет права знать, есть ли они, сколько их и как они тратятся.