Книга Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори

Однако начиная со второй половины XX в. на смену ей пришла гипотеза о том, что подобные «суды любви» существовали лишь в воображении — вследствие ошибки в истолковании, допущенной в XVI в. одним эрудитом, который перевел в рамки реального существования одну из светских игр, напоминающую «же-парти», то есть литературные развлечения, в основе которых лежала куртуазная проблематика. Таким образом, этот ученый изобрел своего рода «пленарные суды», проводившиеся в разных местах и выносившие настоящие «приговоры любви». В XIX в. эту интерпретацию подхватил А. Райнуар, принявший на веру утверждения Андрея Капеллана, чей трактат он представил публике[757]. Не так давно Ж. Бентон доказал невозможность присутствия в окружении Алиеноры тех знатных дам, которых клирик вывел в роли судий и арбитров куртуазных нравов, а также развеял миф о том, что Мария Шампанская и ее двор способствовали распространению литературных жанров, связанных с куртуазной любовью[758]. Теперь остается лишь определить, в силу каких причин Андрей Капеллан приписал эти «приговоры любви» Алиеноре, Марии и другим дамам, принадлежавшим верхушке аристократического общества XII в.

В этих приговорах нашли выражение самые дерзкие положения, связанные с куртуазной проблематикой. Семь из них Андрей приписывает графине Марии Шампанской, шесть — ее матери Алиеноре, пять — графине Эрменгарде Нарбонской, два — графине Изабелле Фландрской и одно — общему суду гасконских дам. В рамках данного исследования я ограничусь анализом лишь нескольких приговоров, обладающих особой значимостью.

Мария Шампанская рассуждает о том, что женщине богатой лучше выбрать скорее бедного и воспитанного возлюбленного, нежели богатого человека, наделенного теми же добродетелями, ибо нет ничего более похвального, чем щедрая помощь любимому существу (решение третье). Дама, чью любовь пытаются завоевать двое мужчин, не уступающих друг другу в достоинствах, должна отдать свое предпочтение тому, кто испрашивал этой любви первым (решение четвертое). Дама, горячо любимая своим воздыхателем, не может ни требовать, ни удерживать его, если она не испытывает к нему тех же чувств (решение пятое). Возлюбленная не имеет права любить другого мужчину под предлогом долгого (более двух лет) отсутствия своего друга, если у нее нет очевидных доказательств его неверности (решение четырнадцатое). Мария уточняет также, какие подарки дама может принять от своего возлюбленного: это всевозможные мелочи, способные подчеркнуть ее красоту или напомнить ей о ее друге; таким образом, кольцо, залог любви, следует носить на мизинце левой руки, «с камнем, обращенным внутрь»; письма влюбленных из благоразумия не следует подписывать, скреплять собственной печатью и т. д. (решение двадцать первое). Как мы видим, в данных «приговорах», вынесенных в соответствии с куртуазными правилами, нашедшими отражение во множестве литературных произведениях той эпохи, нет каких-либо ниспровергающих установок.

Суждения, приписываемые Алиеноре, иного характера.

Решение второе касается дела о рыцаре, который испросил и получил от своей дамы разрешение насладиться объятиями другой женщины. Месяц спустя влюбленный вернулся к ней, утверждая, что своим ходатайством он лишь хотел проверить постоянство своей возлюбленной. Тогда дама, посчитав рыцаря недостойным своей любви, отвергла его, сказав, что рыцарь заслужил этот отказ уже тогда, когда потребовал ее разрешения. Посоветовавшись, королева Алиенора осудила даму за то, что та не поняла смысла куртуазной любви: «Ведомо, что сие лежит в самой природе любви, что солюбовники зачастую измышляют, будто ищут новых утех, но сами лишь хотят верней познать взаимность постоянства и верности. Посему противно естеству любви за это замыкать объятья пред любовником или в любви ему отказывать, ежели нет достоверного свидетельства неверности любовника»[759].

Решение шестое относится к даме, чью любовь пытались завоевать юноша, лишенный добродетелей, и немолодой мужчина, напротив, преисполненный достоинств. Юноша настаивал на том, что дама должна предпочесть именно его, поскольку достоинства он обретет благодаря любви, а облагораживание это восславит его даму сердца. Алиенора опровергла его утверждение, сказав, что такое облагораживание любовью, бесспорно, возможно, но слишком ненадежно. Следовательно, дама поступила крайне неосторожно, отдав предпочтение недостойному. Исходя из этого, можно говорить скорее о «реалистичной умеренности» обычных куртуазных установок, чем о карикатуре.

В решении девятнадцатом Алиенора осуждает даму, которая, получая подарки от влюбленного рыцаря, с готовностью принимала их, но затем ответила на его любовь отказом. Королева рассудила, что дама должна была сразу отказаться от подарков, предложенных ей ради того, чтобы добиться ее любви, или принимать их в виде компенсации, опасаясь оказаться причисленной к куртизанкам. Опять же, речь идет о приговоре, призывающем к умеренности.

Порой об опыте, приобретенном Алиенорой, желают судить по решению седьмому, касавшемуся человека, которого без его ведома женили на родственнице[760]. Узнав об этом, мужчина попросил ее вернуть ему свободу. Женщина отказалась, сославшись на то, что вины в этом никакой нет, поскольку в начале их связи об их родстве ничего не было известно. Королева, однако, постановила, что женщина выступает против закона и приличий, пытаясь защитить любовь, которую Алиенора сочла непристойной. В самом деле, утверждает она, «мы всегда должны противиться предосудительности кровосмешения, зная, что даже людские указы наказуют сие тягчайшими казнями». Не кроется ли в этом приговоре намек на правомочные действия Алиеноры, расторгнувшей брак с Людовиком VII?

П. Бурген находит эту гипотезу неправдоподобной, поскольку, по ее словам, речь в этом случае идет не о браке, а о любви. Аргумент не слишком убедительный, так как королева не преминула уточнить, что такие отношения должны быть порицаемы «во все времена». С другой стороны, согласно тому же автору, при дворе Филиппа Августа (где, вероятно, составлял свой трактат Андрей Капеллан) не знали о том, что вопрос о кровном родстве королевской четы был поднят в Антиохии вовсе не Людовиком, а Алиенорой. Последний аргумент и вовсе не кажется мне убедительным, ибо, чтобы защитить честь мужчины, который к тому же являлся королем Франции, Людовику, скорее всего, попытались приписать инициативу по аннулированию брака на соборе Божанси. Осуждение Алиенорой кровосмесительных отношений приобретает еще большую остроту, если учесть, что королева, прибегнувшая к подобному аргументу, чтобы аннулировать свой брак, впоследствии вышла замуж за Генриха II, равным образом связанного с ней узами родства, — после того, как сама она была обвинена в кровосмесительных отношениях со своим дядей Раймундом… Вдобавок ко всему, продолжает П. Бурген, папа римский велел не принимать в расчет ее родство с Людовиком, — следовательно, Алиенора знала, что эти правила можно обойти. Но она не могла поступиться ими, а Людовик и тем более! Тогда не был ли этот приговор выпадом против папы, закрывавшего глаза на «кровосмесительный грех», в отличие от куртуазной королевы? Пойти в этих догадках дальше было бы слишком рискованно. Тем не менее можно утверждать, что в данном приговоре, вероятно, кроется намек на беспокойную жизнь Алиеноры и даже определенный оттенок иронии, ибо Андрей Капеллан приписывает королеве суждение, столь противоречащее ее собственному поведению… но также поведению ее двух мужей и уступкам папы, касающимся этих «кровосмесительных» отношений. Эта ирония «обоюдоострая», какой бы ни была ее интерпретация.