Книга Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь - Варлен Стронгин

К Сталину приходит рабочий Реджеб, разговор которого со Сталиным очень важен для понимания оценки Булгаковым происходящего в пьесе и, разумеется, в стране, объясняет настроения простого человека.

Сталин. Ты так, старик, вздыхаешь, что я заплакать могу. Ты для чего пришел? Какое горе тебя терзает?

Реджеб. Я вчера важный сон видел. Будто бы к нам в Зеленый мыс приезжал Николай.

Сталин. На свою дачу?

Реджеб. Конечно, на дачу. И, понимаешь, стал ругаться. Снял мундир, сапоги, все положил на берегу и полез в море. А мы с тобою сидим на берегу и смотрим. Ты говоришь: «А он хорошо плавает». А я говорю: «Как он голый пойдет, если кто-нибудь его мундир унесет? Солдат нету!» А царь, понимаешь, пошел и утонул. Тогда мы с тобой побежали к людям и кричим всем: «Царь потонул! Царь потонул!» А весь народ обрадовался.

Сталин. Хороший сон. Ты для этого приехал в Батуми, чтобы мне этот сон рассказать?

Реджеб. Нарочно для этого.

Сталин. Хороший сон, но что бы он значил, я не понимаю.

Реджеб. Значит, что царя не будет, а ты освободишь всю Абхазию. (Молчание.) Я тебе скажу, что такого сна не видел.

Сталин. Я знаю, что не видел.

Реджеб. А потому сон рассказывать стал, что не знаю, что тебе сказать. Сижу, а выговорить не могу. Меня к тебе наши старики послали, чтобы ты одну тайну открыл.

Сталин. Какую?

Реджеб. Слушай меня, Сосо. Я старик, и ты на меня не можешь обижаться. Все тебя уважают. Мы, абхазцы, люди бедные и знаем, что ты хочешь нам помочь. Но мы узнали, что ты по ночам печатаешь. Ведь печатаешь?

Сталин. Да.

Реджеб. А когда ты их в ход пустишь?

Сталин. Что?

Реджеб. Фальшивые деньги. Наши старики долго ломали головы: что это человек ночью печатает? Один старик, самый умный, догадался – фальшивые деньги. И мы смутились. Говорят, ты хороший человек, но мы тебе не можем помочь печатать фальшивые деньги. Мы это не понимаем. Меня послали к тебе. Говорят: узнай, зачем печатает. Когда будет раздавать народу? Где? И по скольку?

Сталин. Да… дела. (Входит рабочий Канделаки.) При тебе есть хоть одна прокламация?

Канделаки. Одна есть.

Сталин. Дай мне ее. (Обращается к Реджебу.) Вот видишь: эти листки печатаем. Это не деньги. А печатаем вот для чего. Народу живется очень худо, а чтобы его поднять против царя, нужно, чтобы все знали, что живется худо. Но если я буду ходить по дворам и говорить – худо живете, худо живете, меня, понимаешь, закуют в цепи. А эти листки мы раздаем. Все всё узнают. А деньги мы не печатаем, это народу не поможет.

Реджеб (внезапно поднимаясь). До свидания. Прости, что я тебе заниматься помешал.

Сталин. Нет. Погоди. Ты, пожалуйста, покажи мою бумажку вашим и объясни.

Реджеб. Хорошо. Хорошо.

Сталин. Только осторожно.

Реджеб. Да, понимаю. (Идет к двери.) Аллах! Аллах! (Останавливается.) Одно жалко, что ты не мусульманин.

Сталин. А почему?

Реджеб. Ты прими нашу веру. Обязательно, я тебе советую. Примешь – и мы тебе выдадим семь красавиц. Ты человек бедный, ты даже таких не видел – одна лучше другой. Семь звезд!

Сталин. Как мне жениться, когда у меня даже квартиры нет?

Реджеб. Потом, когда все устроишь, тогда женим. Прими мусульманство!

Сталин. Подумать надо.

Реджеб. Обязательно подумай. Прощай! (Идет.) У… У… Фальшивые деньги… ай, как неприятно! (Выходит.)

Сцена темнеет.

У Сталина проводят обыск. Находят книги: «Философия природы» и «Сочинения» Гегеля.

Булгаков делал запрос в Батуми, откуда ему сообщили, какие книги брал Иосиф Джугашвили в семинарской библиотеке. Выступая на съезде партии, через десятки лет, Сталин путал Гоголя с Гегелем.

Прошло более года. Жаркий летний день. Часть тюремного двора, в который выходят окна двух одиночек. Вход в канцелярию. Во дворе появляется несколько уголовных с метлами.

Надзиратель. Подметайте, сволочи!

Уголовный. Как паркет будет. (Уголовные курят, передавая друг другу папиросу.)

Сталин (появляясь в окне за решеткой). Здорово получается!

Уголовный. А, это ты, мое почтение!

Сталин. Какие новости?

Уголовный. Губернатор сегодня здесь будет.

Сталин. Уже знаю.

Уголовный. Ишь ты как! Политический, а ловчее нас.

Сталин. Просьба есть.

Уголовный. Беспокойные вы, господа политические, не можете просто сидеть. То у вас просьбы, то протесты, то газеты вам подавай. А у нас привал: сел – сиди.

Сталин. За что сидишь?

Уголовный (декламируя). «А скажи-ка мне, голубчик, кто за что у вас сидит? Это, барин, вспомнить трудно. Есть и вор здесь и бандит».

Сталин. Письмо на волю передать надо.

Уголовный. Сегодня такой хохот у нас в камере стоял. Хватились, а папиросы кончились. До того смешно – курить хочется, а нечего!

Сталин. Лови! (Бросает уголовнику пачку сигарет.)

Уголовный. Данке зер. Письмо в пачке?

Сталин. Ну, конечно.

Уголовный. Мария. Штемпель! Пошлем ваше письмо. Есть еще вопрос?

Сталин. В женском отделении находится одна… По имени Наташа. Из Батума недавно переведена. Волосы такие пышные. Требуется узнать, как она себя чувствует.

Уголовный. Видел ее. Плакать стала.

Сталин. Плакать? Жаль… Сейчас женщин выведут на прогулку, так ты бы научил ее, чтобы прошлась здесь, а то все как назло вдалеке ходит. А ты чем-нибудь займи надзирателя.

Наташа (подойдя к Сталину). Сосо… Ты здесь. А я думала, что ты уже в Сибири. Ты, Сосо…

Сталин. Второй год уже здесь сижу. А ты, говорят люди, плачешь…

Наташа. В одиночке сижу. Плачу…

Сталин. Перестань. Что хочешь делай, только не плачь. Сама хочешь отдать им свою жизнь?

Надзиратель (Сталину). Долой с окна!

Другой надзиратель хватает Наташу за руку.

Сталин. Оставь руку, собака! (Бросает в надзирателя свою кружку.)

Надзиратель. Слезай с окна! Стрелять буду!

Сталин. Стреляй!

Надзиратель стреляет в воздух. Тюрьма наполняется криками.