Книга Тактика победы - Михаил Кутузов

Посылаемой нами провизии было бы вполне достаточно этим несчастным, чтобы не умерли с голоду, но янычары и другие состоящие при начальниках были единственными, которые пользовались всеми этими благами. Хотя алчность и жадность у турок доходят до ужасной степени, но этим пороком паши турок превосходят всех остальных на земном шаре. Паши, завладев присланной нами провизией, продавали ее солдатам, не состоявшим в их свите и не имеющим протекции, но имеющим деньги (а их имели немногие); продавали же они в 4 раза дороже, чем платили нам.

Больше половины солдат не получали решительно ничего. Болезни увеличились до того, что ежедневно умирало больше 300 человек. Сначала умерших бросали в Дунай, а затем уже не обращали на них никакого внимания и оставляли сгнивать на месте смерти. Тысячи этих несчастных кидались на колени перед нашими аванпостами, чтобы выпросить у казаков кусок хлеба, предлагая им все, что имели, даже свое самое драгоценное оружие.

Более 1500 человек бежали к нам: это были не люди, а какие-то тени, изнемогшие от нужды и бедствий. Своих лошадей кормили они желудями или кореньями, выкапываемыми из земли. Когда же лошадь издыхала, они тотчас же разрезали ее на части и ели сырое мясо.

В этом несчастном лагере стоял такой ужасный смрад, что когда начинал дуть южный ветер, то и наш лагерь заражался смрадом. Несколько раз я предлагал им сдаться, но они никак не хотели согласиться без приказа визиря. Чапан-оглы просил позволения послать депутатов к визирю, чтобы описать ему весь ужас положения несчастных, но Кутузов отказал в этом и предложил Чапану написать письмо, которое и будет передано визирю.

Чапан же не хотел давать письма, говоря мне в одно из наших свиданий, что это письмо может послужить визирю документом против него. Странная организация в этой армии, где каждая личность подозревает один другого, где господствует деспотизм, распущенность, недоверие и жестокость. Чапан рубил головы за каждое резкое слово или за такой же жест, но тем не менее у него из палатки несколько раз воровали весь запас провизии, которую мы ему посылали.

Наконец 9 ноября, спустя 30 дней после переправы Маркова, к визирю прибыл его курьер, но содержание привезенных им бумаг было для нас тайной.

Кутузов уже начинал подозревать, что он был обманут, но тут же сделал снова ошибку. Он предложил туркам сдаться и приехал ко мне в лагерь для приема их депутатов. Депутаты не являлись и вообще, казалось, не торопились, так что Кутузов принужден был возвратиться в Журжево.

Незадолго перед сим Кутузов получил от Государя письмо, полное похвал и благодарностей, в котором Государь давал ему почти полную свободу действий. С этим же курьером прислан был Кутузову Георгий 2-й ст., в котором, при настоящем положении дел[135], ему нельзя было отказать, но ношение им этого креста не встречено сочувственно в армии. Мы все были крайне удивлены, что Кутузова не произвели в фельдмаршалы или не дали Георгия 1-й ст. Он был сделан графом, что, впрочем, не особенно ему льстило.

Полномочие султана было адресовано Галиб-эфенди, который был назван им первым членом конгресса, что показалось нам грозящей немилостью к визирю.

Заседания и конференции продолжались, но все с одинаковой медленностью. Наконец после 94 дней бивачной жизни и 50 дней страданий, когда турки не могли уже более перенести их и когда наши войска, расположенные лагерем на болоте, были не в силах терпеть сырость, дожди, снег и грязь, визирь и Кая-бей заключили с Кутузовым условие, чтобы разместить турецкие войска по квартирам, под нашей стражей, но под честным именем «мусофир[136]», но на самом деле пленниками.

Они должны ими быть в действительности и носить это название, если бы мир не был заключен, в противном случае они должны быть вместе со своими пушками возвращены на правый берег Дуная.

Мы условились, что пушки и все боевые запасы будут отправлены в Журжево и охраняемы отрядом турецких канониров и нашими артиллеристами; все оружие должно быть уложено и запечатано, для хранения в лагере, а затем будет перевезено в Журжево и охраняемо, как и пушки (последних было 51. Марков же имел 10 и 2 мортиры).

Турки до того подозрительны и так медленны в своих решениях, что им понадобилось 8 дней для раздумывания, прежде чем они решились выйти из своих убежищ. Анатолийцы и янычары все еще были уверены, что мы их задушим.

Наконец они вышли из своего лагеря и расположились около деревни Мальки; совершенно же их лагерь был очищен только через 4 дня. Кутузов приказал мне отправить больных в Рущук, и я отослал туда 2600 человек совсем умирающих, а до 2000 больных последовало за армией. Знавшие нас раньше, узнав, что я хочу их отправить в Рущук, говорили, что если уже Бог присудил их умереть, то они спокойно умрут, если будут знать, что за ними ухаживают русские, а не турки.

Когда мы вошли в турецкий лагерь, то первое, что нам бросилось в глаза – это несчастные страдальцы, протягивающие к нам руки за хлебом; когда же они его получили, то с жадностью набрасывались на него и тут же умирали. Мы видели других, которые кусали себе руку, чтобы съесть кусок своего собственного мяса.

Никогда еще я не видал ничего подобного[137], так ужасно было зрелище турецкого лагеря. 8000 трупов лошадей, наполовину сгнивших и истлевших, валялись тут же на земле[138]; 2000 человеческих трупов, в таком же положении, окружали палатки!

Все, что только война и голод могут иметь бедственного, все это сосредоточилось в этом несчастном лагере. Удивительно, что у нас не было чумы или по крайней мере эпидемии. Когда турки вышли уже из своего лагеря, я заметил, что они, вопреки нашему условию, увозят свое оружие на повозках.

Я предупредил об этом Кутузова и хотел на поле же пересечь им дорогу, но главнокомандующий запретил мне это и оставил их в покое. Но все же он выразил неудовольствие Чапану-оглы, который признался в своей неправоте и обещал, что как только они прибудут на квартиры, сейчас же отнимет и отошлет оружие нам, а если бы начать отбирать его теперь, то на переговоры пойдет дней 8; затем он добавил, что турки, забирая с собой оружие, имели намерение продать его, что они и сделали по прибытии своем в Руссо-ди-Веде.

В селе Мальке они простояли 3 или 4 дня, во время которых мы могли сосчитать их, но результата никакого не получилось; мы знали, что приблизительно их было 8500 человек, из коих 500 «топчие», или артиллеристов, были посланы в Журжево, затем в Родового на р. Аржише. Остальные были отправлены в Руссо-ди-Веде, Мавродию, Могару и др. соседние деревни, окруженные нашими войсками. Начальствование над этой армией поручено было мне, а помощником моим назначили генерала Булатова.