Книга Путешествие по всему миру на "Буссоли" и "Астролябии" - Жан Франсуа Лаперуз

Утро и вечер были посвящены измерению высоты соответствующих светил, ночь — высоты звезд. Уже началось сравнение хода наших хронометров. № 19 почти не оставлял сомнений в своей точности, поскольку его показания всегда совпадали с результатами лунных наблюдений в пределах погрешности, свойственной всем инструментам подобного рода.

Иначе обстояло с № 18, который находился на борту «Астролябии». Его ход был очень неравномерен, и мсье де Лангль, как и мсье Лористон, не знали, какое ежедневное отклонение ему следует приписать.

Неловкость одного из плотников разрушила все наши надежды. Он срубил рядом с астрономической палаткой дерево, которое при падении разбило зрительную трубу квадранта, расстроило колебания маятника и свело почти к нулю труды двух предшествовавших дней.

По среднему из значений, полученных при этих наблюдениях, наша северная широта была 51° 29′, и восточная долгота составляла 139° 41′ согласно № 19, учитывая его ежедневное отставание на 12 секунд, установленное в Кавите.

Время полной воды в полнолуние и новолуние, как мы вычислили, приходится на два часа. Наибольший подъем воды при этом достигает пяти футов восьми дюймов. Скорость течения составляет по меньшей мере половину узла.

Наши астрономы, которым печальное происшествие оставляло возможность заниматься наблюдениями лишь из любопытства, в продолжение двух следующих дней сопровождали нас в различных прогулках. Залив Де-Кастри — единственный из всех, посещенных нами у побережья Татарии, заслуживает наименования залива. Он защищает корабли от плохой погоды, и предоставляет возможность зимовки.

Его дно состоит из ила и постепенно повышается от двенадцати саженей до пяти вблизи берега, прибрежные отмели простираются на три кабельтовах в море. Во время отлива даже шлюпке весьма трудно причалить здесь к берегу. Кроме того, приходится бороться с морскими водорослями, в зарослях которых глубина составляет два-три фута и которые оказывают почти неодолимое сопротивление гребцам.

Нет другого моря, настолько изобильного различными видами фукуса[175], — наши лучшие пастбища не столь зелены и густы.

Недалеко от татарский деревни на берегу располагалась большая бухта, глубина которой, как мы вначале предполагали, достаточна, чтобы принять наши корабли, потому что тогда был прилив. Однако два часа спустя она представляла собой обширное поле водорослей, из которых выпрыгивал лосось, затем скрываясь в них, как он это делает в реках. В день мы вылавливали более двух тысяч этих рыб.

Местные жители, чьим главным и наиболее обильным источником пропитания является эта рыба, смотрели на успехи наших рыбаков без малейшего беспокойства, несомненно, по той причине, что были уверены в ее неиссякаемых запасах. На следующий после нашего прибытия день мы высадились возле их деревни. Подарки мсье де Лангля, который опередил нас, позволили нам приобрести друзей здесь.

В любой другой стране мира нет народа, состоящего из лучших людей. Вождь, он же старейший из всех, пришел встретить нас на берегу в сопровождении нескольких соплеменников. Он простерся на земле в приветствии по китайскому обычаю, и проводил нас в хижину, где были его жена, невестки, дети и внуки. Он велел расстелить удобную циновку и предложил нам сесть. В котел над очагом вместе с лососем бросили мелкое зерно, нам неизвестное, — это было угощение для нас.

Это зерно — самое вкусное для них кушанье. Они дали нам понять, что покупают его у маньчжуров. Это имя они применяют исключительно по отношению к народу, который обитает в семи-восьми днях пути от них в верховьях реки Сахалин и имеет непосредственные сношения с китайцами.

С помощью знаков они также сказали нам, что себя они называют народом орочи. Они показали нам на четыре пироги, которые прибыли в залив в тот же день, что и мы, и назвали людей из них битчи[176]. Они объяснили нам, что эти последние обитают южнее, однако, судя по всему, ближе семи-восьми лье, — как и в Канаде, у подобных народов изменяется и имя, и наречие от одной большой деревни к другой.

Эти пришельцы, о которых я расскажу подробнее чуть дальше в этой главе, разожгли костер на берегу моря недалеко от поселения орочей и приготовили на нем рыбу с зерном в железном котле, подвешенном на крючке из того же металла на треножнике из трех связанных деревянных палок. Они пришли из устья реки Сахалин и везут домой зерно и нанку, вероятно, полученные в обмен на масло, сушеную рыбу и несколько медвежьих и лосиных шкур. Эти звери, вместе с собаками и белками, — единственные четвероногие, шкуры которых мы видели.

Деревня орочей состояла из четырех крепких хижин, построенных из длинных еловых стволов с соответствующими пазами на углах здания. Умело изготовленные стропила поддерживали крышу из древесной коры. Как и в хижинах острова Сахалина, внутри дома вокруг стен шла скамья и очаг располагался в том же месте посередине, под широким отверстием для выхода дыма.

У нас были основания полагать, что эти четыре дома принадлежали четырем различным семьям, которые живут в величайшем единении и полнейшем доверии друг к другу. Мы видели, как одна из этих семей отправилась в довольно продолжительную поездку, поскольку они не вернулись в течение тех пяти дней, что мы провели в заливе.

Хозяева хижин прислоняют несколько досок к двери, чтобы собаки не могли зайти в дом, и под защитой такого запора оставляют свое имущество. Вскоре мы вполне убедились, что честность этих людей неизменна: они испытывают почти религиозное уважение к чужой собственности. Посреди их хижин, под защитой одной их честности, мы оставляли мешки со своими тканями, бусами, железными орудиями и, вообще говоря, всем, что нам служило для меновой торговли, и они ни разу не злоупотребили нашим доверием. Мы покидали этот залив в убеждении, что они даже не подозревают о существовании такого преступления, как кража.

Вид на залив Чихачёва (до 1952 г. залив Де-Кастри).

Современная фотография

Каждая хижина окружена сушильнями для лосося, которого вывешивают на шестах и подвергают жару солнца, после того как его коптили три или четыре часа над огнем посреди хижины. За эту работу отвечают женщины: как только дым пропитает рыбу, они выносят ее на открытый воздух, где она приобретает твердость дерева.

Рыбной ловлей они занимались в той же реке, что и мы, используя для этого леску и гарпуны. С отвращением мы могли видеть, как они жадно поедают сырого лосося с головой, жабрами и костями, а иногда и целиком всю шкуру, которую они сдирают с большой ловкостью. Они высасывали слизь из этих частей рыбы подобно тому, как мы едим устриц.