Книга Императрица семи холмов - Кейт Куинн

– Ничего, привыкнешь, – отмахнулась Мира. – Кстати, этот фриз на стене лучше убрать.

– А что с ним не так?

– На нем танцующие девушки.

– Но ведь они же одетые.

– Они люди, а в доме нехорошо иметь изображения или скульптуры людей, – пояснила Мира, – можно лишь такие вещи, как плющ, цветы и вазы.

– Ответь, людей почему нельзя?

– Бог не любит, когда создаются изображения по его образу и подобию. От этого, – серьезно добавила Мира, – всего один шаг до идолопоклонства, Верцингеторикс из Масады.

– Не смей меня так называть! – я даже поморщился.

– Но ведь это так, – настаивала Мира. – Ты последний сын Масады.

– И теперь последний сын Масады должен закрасить этот несчастный фриз?

– Да, если он хочет, чтобы в его семье царил мир. Не говоря уже об ужине.

На следующий день я замазал фриз. Филипп, у которого – когда он не играл в кости – имелся небольшой дар рисовальщика, набросал поверх изображение виноградных лоз, перевитых лентами. Мира расцеловала его в обе щеки и от души накормила жареным гусем.

– Викс, неотесанный ты мужлан, – пожаловался Филипп. Надо сказать, что в отличие от Юлия он воспринял мое повышение не столь болезненно. – И где ты только берешь таких красивых женщин?

– Просто мне везет, – ответил я, причем совершенно искренне. Примерно половина центурионов были женаты, но их жены были или толсты, или рябы. Кроме того, у всех до единой был противный пронзительный голос, что твой горн, который созывает на построение.

Мира же с ее легкой походкой, живыми глазами, голубым платком на волосах казалась среди них царицей. В Антиохии ей нравилось. Ей понравился легион, понравилось морское путешествие из Рима. Малоприятные вещи – пауков, томительные часы путешествия, странные местные обычаи – она пыталась побороть потоком проклятий или же, закатав повыше рукава, бралась за работу.

– Итак, пауки, – говорила она, размахивая метлой с таким усердием, что пыль летела в разные стороны. – Живо ступайте отсюда. И ты песок, тоже.

– Она ждет, когда весной начнется поход? – Прыщ не поверил своим ушам.

– По ее словам, да, – ответил я, гордясь в душе своей женой.

– Но ведь центурионы оставляют жен дома.

– Эта кампания не то, что тогда в Дакии, когда, кроме армии и обоза, у нас ничего не было. На этот раз император берет с собой всю свою свиту – дабы принимать всех этих армянских царей. Прачек, поваров, писарей, цирюльников, музыкантов. Я раздобыл для Миры местечко вместе со швеями. Она и мальчонка будут путешествовать вместе с императорской челядью.

– Везет же некоторым, – вновь проворчал Филипп, однако Прыщ ткнул его локтем в бок. – Извини, центурион.

Я махнул рукой, но сам задумался. Отношения с моими бывшими товарищами уже были не те, что раньше. Филипп, Прыщ, другие солдаты иногда наведывались ко мне вечерком. Мира кормила их сытным ужином, они выкладывали мне последние новости. Спустя пару месяцев стал приходить и Юлий, правда, он ни разу не вспомнил о том, как я на виду у всех уложил его лицом в грязь. Но стоило нам облачиться в доспехи, как они тотчас вытягивались в струнку и салютовали мне. Но даже вечером, сидя со мной за одним столом, они не спешили, как бывало, сыпать солеными шутками или перемывать в моем присутствии косточки другим офицерам.

«Да и с какой стати? – писал мне Тит в длинном письме из Рима. – Они знают, что ты развлекаешь других центурионов байками о своей службе рядовым легионером. Поверь, приятель, начальникам доверия нет ни у кого».

Тит теперь сделался в Риме большим человеком. В конце года умер его дед, и даже до Антиохии дошли слухи о том, какое огромное наследство приплыло к нему в руки. Честное слово, я с удовольствием взял бы у него деньжат взаймы. Жалованье солдатам поступало регулярно, но какой толк от богатого друга, если к нему нельзя обратиться в тощие годы? Правда, я слышал от одного из секретарей, что даже сам Траян подумывал о том, чтобы одолжить у Тита денег. В общем, подумав, я решил, что идти по стопам императора лучше не стоит.

– Ну как? – Антиной скакал передо мной со шлемом в руках, явно довольный собой.

– Сияет, как зеркало, – ответил я и выбросил вперед руку. Он же, как я его и учил, нырнул под нее и принялся колотить меня кулачками в грудь. – Отлично, молодец, – похвалил я его и потрепал по курчавой голове. – Главное, не зевать.

– Вот так?

– Подбородок ниже, и сожми крепче пальцы.

– Но не так, а вот так, – поправила его Мира и показала, как нужно сжимать кулак. – Большой палец должен быть снаружи, Антиной. Кстати, вовсе не обязательно драться кулаками. Я бы на твоем месте не стала недооценивать ногти, ими можно неплохо расцарапать противнику грудь или лицо.

– И где же ты научилась драться? – с улыбкой поинтересовался я у своей драгоценной супруги.

– Когда у тебя пять кузенов, которые вечно тебя дразнят, и шесть двоюродных сестер, которые царапаются, научишься чему угодно.

– А теперь проверим, научили ли они тебя бороться, – с этими словами я обхватил жену за талию.

Мира взвизгнула и, сжав кулаки, принялась осыпать ударами мне плечи. Антиной подошел ко мне с другой стороны и принялся колотить кулачками мне в бок.

– Двое против одного? Так не честно! – рявкнул я, отпуская Миру. Она захихикала.

– Ну, все, хватит дурачиться, идите-ка лучше оба умойтесь, а то вы все в пыли.

– Слушай, что она говорит, – сказал я Антиною, как мужчина мужчине.

– Женщины, – вздохнул тот, с видом маленького мудреца и бросился за тазом.

Умытый и чистый, я занял свое место за небольшим столом. Антиной уселся рядом со мной. Мира покрыла голову и принялась читать первую субботнюю молитву. Свечи отбрасывали на стол теплые желтые круги, смягчая строгую белизну стен и придавая блеск ее глазам, пока она нараспев читала слова древней как мир молитвы. Я понемногу учился понимать еврейскую речь, как, впрочем, и Антиной. Бритт, грек и еврейка – странная, однако, компания сидела за субботним столом! Когда молитва закончилась, я вилкой разложил по тарелкам куски жареной ягнятины, и все с аппетитом принялись за еду, особенно Мира. Не то что патрицианки, у которых как будто нет желудка. Время от времени я замечал, как она, посматривая на Антиноя, за обе щеки уплетавшего свой ужин, касалась своего округлившегося живота. В эти минуты она наверняка думала о том, каким будет ее собственный сын, когда ему исполнится семь. Лениво положив руку на спинку стула, я потягивал пиво и придирчиво рассматривал наше жилище. Скажу честно, мне нравилось все. Мой стол. Мой ужин. Моя жена. Мальчишка, который в некотором смысле стал моим сыном. И все это под крышей моего дома, который я заработал мечом. Это было на редкость приятное ощущение.

Впрочем, на протяжении всей этой ленивой зимы мое сердце выбивало знакомый ритм: в поход, в поход, в поход!