Книга Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон

Я не могла сдержать улыбку. Фрэнк и его боевые шрамы — он был так горд ими.

— Держу пари, что наш отец никогда в жизни ни с кем не подрался.

Мы расхохотались.

— Во всяком случае, не в темном переулке… Хотя он каждый день схватывается не на жизнь, а на смерть с другими членами Королевского совета. Война там ведется более утонченными, но не менее жестокими методами. Однако мы отвлеклись, прошу тебя, брат мой, продолжай свой рассказ.

— Ну так вот: через некоторое время капитан умер и оставил мне в наследство свое суденышко. У него не было сына, которому он мог бы его передать. Я был очень горд и продолжал его дело, перевозя грузы из одного корнуолльского порта в другой. Иногда мы просто бросали якорь в тихой бухте и под покровом ночи доставляли вино, масло, мыло или соль из Франции, либо забирали ткани, зерно и свинец у местных тайных поставщиков. Отец бы с ума сошел, если бы узнал, как бойко идет торговля за спиной королевских чиновников.

— Он знает! Да и все при дворе наслышаны об этом. Половина кружев из Франции и Голландии, которые носят при дворе, приходит вот таким контрабандным путем, а также многие вина и крепкие напитки. И никто не платит никаких пошлин.

— Ну, в общем, я достиг определенного положения. Но мне хотелось большего, хотелось выйти в открытое море, посмотреть другие страны. Среди моряков из уст в уста передавались рассказы о капитане Фрэнсисе Дрейке и его приключениях. О том, что он отваживается на дальние экспедиции, заручившись поддержкой самой королевы. Именно она дала ему разрешение нападать на испанские суда и брать себе часть добычи. Но для того, чтобы мне вступить в его предприятие, требовались деньги. И, замечу, большие деньги. Тут как раз появилась одна вдовушка, которая сказала, что если я женюсь на ней, то эти деньги у меня будут. И я повел ее в церковь, Летти, — вот так-то. И с тех пор каждый день жалею, что сделал это.

— Но ты не жалеешь, что примкнул к Дрейку?

Фрэнк улыбнулся:

— Нисколько не жалею. И не жалею, что пиратствую в интересах Англии. Но я заплатил слишком дорогую цену за эту возможность.

— Какую цену?

Фрэнк задумался, на лбу у него залегла глубокая морщина.

— Была одна девушка, — начал он. — Прелестная доверчивая молодая девушка с мягкими карими глазами и нежными руками. Ее звали Марианна. Ей было всего шестнадцать. Она жила со своей семьей в гниющем корпусе брошенного корабля. Ее отец был странствующим проповедником и жил даяниями тех, кто приходил его послушать. В основном моряков. Он был человеком искренне верующим, и я восхищался им. У него была семья из восьми человек, и досыта они никогда не ели. А я любил Марианну! Клянусь, я любил ее безумно. Но я понимал, что, если женюсь на ней, я должен буду содержать всю ее семью. У них почти ничего не было. Марианна стирала белье морякам, а братья подбирали в полях то, что осталось после сбора урожая. Они как птицы или мыши не брезговали ни единым колоском. И еще, Летти, я знал, что если женюсь на ней, то никогда не смогу посмотреть мир. Каждый раз, когда я направлял свой взгляд в океан, мне хотелось оставить позади берег Корнуолла и свое маленькое суденышко. Порвать все удерживающие меня связи. И тогда я выбрал вдову и ее деньги, продал свое суденышко и присоединился к Дрейку. Мой взнос окупился тысячекратно, но я потерял Марианну. Когда я вернулся и попытался найти ее, то корпуса судна, под которым они жили, на месте уже не было. Шторм разбросал его на доски, а их семья после этого рассеялась по свету. Мне сказали, что Марианна умерла. Но если у меня когда-нибудь будет другой корабль, я назову его «Марианна» в ее честь. Я всю свою жизнь посвящу ее памяти.

Он закрыл лицо руками.

Я обняла брата за широкие плечи, хотя и чувствовала, что никогда не смогу его утешить в горе. В следующие дни я услышала из его уст много занимательных историй о морских приключениях. Но за его словами всегда стояла неизбывная печаль. Он отправился на поиски непознанного, видел чудеса этого мира, которые никому до него видеть ни пришлось. Но он утратил нечто более драгоценное, то, что составляло источник его земной радости. Он потерял свою любовь.

Глава 24

Я встрепенулась, едва заслышав стук копыт лошадей и стук колес экипажа у ворот замка. То была карета Сесилии. Моя сестра прибыла из соседнего с Чартли поместья, принадлежавшего Уилбрэму. Трудно было угадать, как она себя поведет на этот раз. Хотя чувство сестринской любви было мне не чуждо, я не собиралась мириться с перепадами ее настроения. А в те дни она была им весьма подвержена. Ее брак, как все знали, существовал лишь на бумаге. Роджер Уилбрэм вел свою собственную жизнь с самого дня их свадьбы, и Сесилии места в ней не было. Получив благодаря своей женитьбе многочисленные должности, дающие прекрасный доход, Уилбрэм процветал, а недавно он был назначен на новый ответственный пост в Адмиралтействе. Сесилия жила в полном достатке — тут на мужа ей было грех жаловаться, — но в одиночестве. Каждый месяц управляющие ее мужа привозили ей набитый монетами кошель, который она прятала под кровать, а деньги могла расходовать по своему усмотрению — на портных, мастеров по изготовлению париков, лекарей и аптекарей. Она к тому же держала обширный штат прочих слуг. Они получали щедрое жалованье из кармана Роджера Уилбрэма, который также покрывал все расходы на содержание поместья.

Так что Сесилии оставалось лишь одно — пестовать свою зависть и злобу.

Карета остановилась, и я спустилась во двор замка, чтобы приветствовать сестру. Когда она вышла из экипажа, он резко прекратил крениться на одну сторону — ту, где она до этого восседала. Сестра моя толстела с каждым проводимым в праздности днем. «Она не толстая, она — жирная!» — всегда заявлял мой муж, стоило мне завести об этом речь. Маленькие глазки Сесилии терялись на одутловатом лице. Плотное тело было затянуто в элегантное шелковое платье с вышивкой, которое не могло скрыть одного печального обстоятельства: сестра моя казалась гораздо старше своих лет, а ведь она еще не достигла тридцатилетнего рубежа.

На голове у нее, как обычно, был затейливый парик, все локоны которого были уложены с величайшим искусством. С того самого дня, как королева распорядилась обрить Сесилию, моя сестра постоянно носила парики разных цветов и стилей. В последнее время они были ярко-рыжие, какие теперь предпочитала сама Елизавета. Я не уставала напоминать сестре, что все они изготовлены из волос других незадачливых девушек, которые вынуждены были расстаться со своей красотой.

Собственные мышиные локоны Сесилии, которые и раньше никогда не отличались густотой и пышностью, так и не отросли как следует: с одного виска они топорщились и стояли дыбом, как у наполовину ощипанной курицы, а с другого — кудрявились, но неровно, и между отдельными прядями просвечивала голая кожа. Так что без парика моя сестра действительно выглядела странновато.

Зубы — ее главное достоинство — были у нее по-прежнему ровными и белыми, и она неоднократно хвасталась, что сохранила их все до единого. Но цвет лица у нее был просто ужасный: здоровым румянцем она и раньше не могла похвастаться, а теперь щеки ее совсем пожелтели, да вдобавок были обезображены оспинами, которые она безуспешно пыталась скрыть под толстым слоем белил.