Книга Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп

Кеннеди пришлось согласиться, что ему следует быстро принять какие-то меры, чтобы убедить жителей Берлина, американцев и советское правительство, что он по-прежнему готов противостоять Кремлю. Спустя два дня после получения письма Кеннеди ответил бургомистру, что планирует направить в Берлин вице-президента Джонсона и генерала Люсиуса Клея, «отца» берлинского воздушного моста 1948 года и друга Маргарет Хиггинс.

Кеннеди послушался совета Брандта относительно усиления американского гарнизона в Берлине, но в письме ясно дал понять, что он сам пришел к этому решению и бургомистр тут ни при чем. «При внимательном рассмотрении, – написал президент Брандту, – я решил, что наилучшим ответом будет значительное усиление западных гарнизонов».

По его мнению, было важно не увеличение численности войск, а тот факт, что усиление гарнизонов будет рассматриваться как ответ Соединенных Штатов на требование Москвы о выводе всех союзнических войск из Берлина. «Мы считаем, что даже незначительное усиление подчеркнет наш отказ выполнять это требование», – заявил Кеннеди.

Однако остальные предложения Брандта Кеннеди отклонил. Он отказался обращаться в Организацию Объединенных Наций, считая, что «едва ли это принесет какую-то пользу». «По вашим словам, никакие шаги не могут существенно изменить текущую ситуацию. Это звучит как признание несостоятельности и политической слабости, и это грубое закрытие границы, очевидно, символизирует решение Советов, которое может изменить только война. Ни Вы, ни я, ни один из союзников даже не думают о том, чтобы ради этого развязывать войну».

По мнению Кеннеди, действия Советов были «слишком серьезными для неадекватного ответа». Любое действие, следуя его логике, кроме войны, было неадекватным, вот почему до настоящего времени он отклонял все предложения, включая «большинство предложений, указанных в Вашем письме».

Кеннеди пошел на уступку, которая ему ничего не стоила, поддержав предложение Брандта относительно «плебисцита, демонстрирующего продолжающуюся уверенность Западного Берлина, что его судьба – свобода», свобода, которую олицетворяет западный мир.

Кеннеди не нравилось, что Брандт втягивает его в свою грязную немецкую политику. С другой стороны, у него были свои внутренние политические причины для демонстрации силы. Если кто-то и понимал, как сильно переплелись внутренняя и внешняя политика Америки, то это был Кеннеди.

Брандт испытал разочарование, получив ответ американского президента – «он бросил нас в самое пекло». Американские журналисты писали с уверенностью хорошо осведомленных людей, что закрытие границы потрясло и подействовало угнетающе на Кеннеди. Но это было абсолютно не так.

Находясь среди самых близких и доверенных людей, Кеннеди не скрывал своего облегчения. Он считал, что закрытие границы – потенциально положительный поворотный момент, который может помочь положить конец Берлинскому кризису, нависшему над ним, как ядерный дамоклов меч. Хрущев не тронул Западный Берлин, и, по его мнению, это показывало границы хрущевских честолюбивых замыслов – и осторожность, с которой он собирался их осуществлять.

«Зачем Хрущев стал возводить стену, если на самом деле собирался захватить Западный Берлин? Не было никакой необходимости в стене, если он планировал оккупировать весь город. Это его выход из затруднительного положения. Не очень хорошее решение, но стена, черт возьми, лучше, чем война», – сказал Кеннеди своему другу и помощнику Кенни О’Доннеллу.

Благодаря действиям коммунистов Кеннеди заработал очки у международной общественности. Коммунисты были вынуждены построить барьер, чтобы изолировать свой народ. Ничто не заслуживало большего осуждения, чем эти действия. Нельзя было найти лучшего аргумента в пользу свободного мира, хотя бы и ценой свободы жителей Восточного Берлина и даже жителей всей Восточной Европы.

Как прагматик, Кеннеди думал о себе, а жители Восточной Европы в любом случае не могли рассчитывать на освобождение.

Кеннеди не слишком сочувствовал восточным немцам; он сказал журналисту Джеймсу Скотти Рестону, что Соединенные Штаты предоставили им достаточное количество времени, чтобы они могли сбежать из своей тюрьмы, ведь граница была открыта с момента создания советской зоны по окончании Второй мировой войны до 13 августа 1961 года.

В первые дни после закрытия границы западногерманскому послу Вильгельму Греве и канцлеру Конраду Аденауэру стало известно высказывание Кеннеди: «В конце концов, у восточных немцев было больше пятнадцати лет, чтобы понять, хотят они остаться в Восточной Германии или уйти на Запад». Греве опасался, что это черствое замечание еще больше отравит и без того отравленную атмосферу.

Позже Греве так отозвался о Кеннеди: «У меня было чувство, что иногда он не был полностью уверен в том, стоит ли как-то реагировать и следует ли предпринимать какие-то действия, чтобы помешать строительству стены». Кеннеди показал свою неуверенность в этом вопросе, когда спросил Греве: «Ну, как вам кажется, мы должны были как-то иначе повести себя в этой ситуации?» С каждым днем этот вопрос все больше занимал президента, тем более что с закрытием границы отношения с Хрущевым не стали проще.

Кремль, Москва

Середина августа 1961 года

Хрущев поздравил себя с тем, что перехитрил американцев, британцев и французов и обошелся без военного конфликта, политической реакции и даже без самых незначительных экономических санкций.

Его сын Сергей заметил, что отец впервые после 13 августа вздохнул с облегчением и затем в течение долгого времени радовался, вспоминая свой успех. Если бы Хрущев бездействовал, поток беженцев обескровил Берлин и советский блок ждало быстрое разрушение под влиянием внутренних факторов. Подстрекаемые Мао противники Хрущева принесли бы его голову на блюде на съезд партии.

Позже Хрущев говорил, что «война могла вспыхнуть», если бы он просчитался. Он отлично разбирался в знаках Кеннеди, которые служили дорожными указателями для его действий. Единственное, что интересовало Кеннеди, – это сохранение статуса Западного Берлина и доступа к городу. Советский лидер был уверен, что Кеннеди не предпримет никаких действий, чтобы освободить восточных немцев, и не вступит в борьбу, что бы Советский Союз ни делал в своей зоне.

Хрущев, вероятно, считал, что достиг даже большего, чем ожидал в случае подписания мирного договора, поскольку Кеннеди наверняка вынудил бы его признать необходимость объединения Германии путем свободных выборов. Теперь у него были все основания надеяться, что решимость Запада в отношении принятых обязательств будет постепенно ослабевать, как и моральный дух жителей Западного Берлина, которые, усомнившись в том, что союзники будут защищать их свободы и связь с Западной Германией, начнут потихоньку покидать город.

У Хрущева не было и тени сомнения относительно того, что венские переговоры «символизировали поражение» Кеннеди. Кремль решил действовать и «не было ничего, что бы ни предпринималось – за исключением военных действий, – что могло остановить нас. Кеннеди был достаточно умен, чтобы понять, что военное столкновение бессмысленно. Мы начали предпринимать определенные односторонние шаги, и у Соединенных Штатов и их западных союзников нет иного выбора, как проглотить эту горькую пилюлю».