Книга Драккары Одина - Андрей Зайцев

— А кто вон та, темноволосая?

— Со шрамом на лице?

— Да.

— Это Ледяная Хельга.

— Она красива, несмотря на шрам.

— С ней не каждый управится, — ухмыльнулся сухопарый викинг.

Олаф, услышав имя — Хельга, — напрягся. Это имя всякий раз, когда он встречал девушку, носящую его, оказывало на викинга поистине завораживающее действие.

Хельга... Он видел трех или четырех Хельг, но ни одна из них не оказалась той, которую он искал. Вот и сейчас Олаф посмотрел в сторону женщины, на которую указал кто-то из викингов.

— Почему ее так называют?

— Она с дальнего севера, откуда-то с Галоголанда. А глаза ее как лед. Не растопишь.

Олаф замер, сердце его забилось сильней. С дальнего севера? Он сам не заметил, как поднялся из-за стола и на­правился к ней.

Женщина стояла спиной, и ему надо было увидеть ее лицо.

— Эй, друг... — кто-то тронул Олафа за плечо и шепнул на ухо, разглядев его интерес. — Берегись Хельгу! У нее дурной глаз. Никто из ее мужей не возвращается назад...

Олаф отмахнулся от советчика и приблизился к женщине. Она явно что-то почувствовала и обернулась.

Олаф чуть не прикусил губу. Стоящая перед ним тем­новолосая красавица действительно имела шрам, который обезобразил ее лицо, но ее глаза... Эти глаза он узнал бы из тысячи!

— Хельга?!

Женщина несколько мгновений вглядывалась в лицо викинга. Она знала его раньше? Его облик ускользал, превра­щался в кого-то странно знакомого, как нежданный вестник из прошлого...

— Ты не узнаешь меня?

— Олаф?! — Хельга смотрела на него пристально, точно не веря. — Откуда ты здесь?

— Хочу уйти в набег.

— Тебя не узнать, — ее голос дрогнул.

— А я тебя сразу узнал...

Глава 3

"Хлекк" уходит

В том, что Хельга не сразу узнала его, не было ничего удивительного. За десять зим, прошедших с того дня, как они расстались, Олаф из пятнадцатилетнего мальчишки превра­тился в мужчину, а она?.. Ее узнать было легче. Хельга стала старше, уверенней в себе и... мудрей.

Он заметил в ее волосах серебряные нити, а ведь Хельга была молода, чуть постарше, чем он. И этот шрам? Верно, ей много пришлось испытать за прошедшие годы.

— А Боргни?

— Ты еще помнишь ее?

— Разве ее можно забыть? — усмехнулся Олаф, оглядев­шись.

Никто из собравшихся не обращал на них никакого вни­мания. Пиво лилось рекой, золотишко поблескивало в руках Эйвальда Хромого, и только финн Айво, глядя на Олафа и девушку, недоумевал. Они что, были знакомы? Хотя, что он знает о прошлой жизни Олафа?

— Ее уже нет. Давно нет.

— Уйдем отсюда? — Олаф дотронулся до ее руки.

— Как хочешь...

Длинные летние сумерки медленно сгущались. Ветра не было, и над фьордом повисла тишина.

Драконьи головы в полном безмолвии покачивались на воде, их время еще не пришло. Но очень скоро их увидят на побережье земли, которую древние римляне называли Галлией, или где-нибудь еще.

— Норманны, норманны пришли! — Это известие облетит все окрестные деревушки и крестьяне, напуганные появлением бородатых пришельцев, не знающих Христа, но поклоняющихся каменным идолам, требующим человеческих жертв, начнут спешно собирать пожитки. Кто не успеет скрыться, того ждет быстрая смерть от мечей северян, рабство или смерть на алтарях в капищах Каупанга и свейской Упсалы. Олаф с Ульбертом бывал в Упсале, видел большое капище, которое по легенде было воздвигнуто потомком Ньерда — Ингви, его еще называли Ингви-Фрейр. Он стал основателем королевского рода Инглингов.

— Я не кажусь тебе страшной? — голос Хельги вывел его из задумчивости.

— Нет, нет! — поспешил он заверить ее.

— Ты так говоришь, а... сам думаешь иначе.

— Я не замечаю твоего шрама.

— Ты не хочешь смотреть на мое лицо?

Он повернулся к ней. Наступившая темнота скрывала недостаток, но он не лгал. В самом деле, еще когда впервые увидел ее — не обратил на шрам никакого внимания.

— Тебя называют Ледяной Хельгой, — он улыбнулся.

— Лед внутри меня, — она коснулась своей груди.

— У тебя есть мужчина?

— Сейчас — нет, иначе зачем бы я пришла к Хромому Эйвальду?

— Ты была замужем?

— Была... — произнесла она с каким-то затаенным смыс­лом.

— Дети есть?

— Недавно умер мой первенец.

— Прости.

— Тебе не надо просить прощения. Ты же ничего не знаешь о моей жизни.

— Это верно, — согласился Олаф и, помолчав, спросил: — Как тебе удалось выбраться из той глуши?

— Это долго рассказывать, — она улыбнулась и дотронулась ладонью до его щеки. — Олаф... Это в самом деле ты?

— Я, я!..

— Тогда... — она взяла его за руку, увлекая за собой.

В доме Эйвальда Хромого продолжалось веселье.

* * *

— Не боишься оставаться наедине с колдуньей?

— Я не думаю об этом. И потом... какая ты колдунья?

— Но ты так думаешь. Разве нет?

— Колдуньей была твоя бабушка. Это верно. Но ты — другое дело...

— Другое дело! — усмехнулась она. — Внучка колдуньи не имеет другой судьбы, кроме той, что ей определили норны... А норны приговорили меня к тайному колдовству.

Хельга привела его в свой дом, куда-то на самую окраину города. Все произошло так стремительно, что он до сих пор еще не мог понять: действительно ли все это происходит с ним наяву? Хельга, Хельга... она стала опытной женщиной, много опытней его.

— Ты — почти единственный кто знает мою тайну. Я редко занимаюсь ворожбой... лишь иногда...

Она замолчала, и он, лежа на спине, слышал ее дыхание, горячее, зовущее...

Они любили друг друга с какой-то неистовой страстью, будто были старыми любовниками, надолго оказавшимися в разлуке и теперь вновь соединившимся вместе.

— Ты думал обо мне?

— Очень часто. Даже хотел снова забраться в эту глушь, где мы встретились, но как-то не выпало.

— Даже если ты обманываешь меня, все равно — мне приятно, — прошептала она ему на ухо, нежно прикасаясь губами.

За эти годы у Олафа было несколько женщин. Первая из них, Ягмира, холодная, загадочная, расчесывающая роскошные волосы гребнем из кости убитого любовника... Она осталась где-то там, на берегу Балтики, окруженная своими богами —- Триглавом и Свентовитом, Потом была Ингрид из Упсалы, и Гунхильд из Далекарлии, обладавшая тяжелым нравом. Она обещала убить его, если он ее покинет. Ульберт с усмеш­кой сказал ему тогда, что ей трудно будет выполнить обещание, если Олаф вдруг исчезнет.