Книга Лаврентий Берия. Кровавый прагматик - Леонид Маляров

И было не случайно, что Фольмер стал президентом академии в ГДР, когда он вернулся обратно. Герц построил большой институт физики в Лейпциге в университете. Мой отец основал институт физической химии Академии наук в Восточном Берлине, где я до сих пор работаю. В институте, который основал мой отец, Ангела Меркель защитила свою докторскую работу. Мой отец был к тому времени уже пенсионер.

Один из самых ведущих, кто уехал тогда в ФРГ, был Николаус, или Николай, Риль, но не потому, что он имел что-то против советских коллег. Его жена во что бы то ни стало хотела в Западную Германию. И он оказался в Мюнхенском университете. Мы с ним очень часто встречались, были вместе на конференциях, были очень дружны. У нас с Рилем до конца его жизни были хорошие отношения, не так, как с Барвехтом, с которым мы ничего не хотели иметь общего, который отправился в Америку.

Звучит невероятно, но мы не боялись, что мы попадем в лагерь в Сибири или исчезнем, что нас расстреляют. Я говорю не только о нас, а о моем отце, ведущем немецком физике-ядерщике, который работал над этим проектом. Он никогда не боялся, что будет убит или исчезнет в лагерях. Каждый старался и работал не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы иметь успех.

Последним из специалистов вернулся мой отец в декабре 56 года, так как его еще использовали. Я вернулся в 59-м, но это было связано с тем, что я был в аспирантуре в Московском университете. Я познакомился с Иоффе и всеми другими великими учеными из Ленинграда. Я был бы глупцом, если бы вернулся в Германию, имея эту возможность написать мою докторскую работу в ведущем университете. Поэтому я вернулся последним летом 59 года.

Занимаясь атомным проектом, Лаврентий Берия задумал и осуществил, возможно, одну из самых успешных контрразведывательных операций в истории наших спецслужб. Мы не знаем ее названия и рассказали о ней в основном по американским источникам. И из этих источников следует – 4 года, с 1945 по 1949-й, американские спецслужбы, благодаря Берии и его ведомству, получая обширную информацию о работе ведущих немецких физиков в СССР, шли по ложному следу. Они не понимали ни объема, ни темпов работы по созданию советского ядерного оружия. И только в 1949-м, когда над полигоном в Семипалатинске взвился ядерный гриб, они поняли, что проиграли.

Золотая клетка и ее обитатели

Саров и сегодня город-крепость, попасть на его территорию можно только по специальному разрешению. Первое, что встречает гостя, проволочное заграждение в несколько рядов и впечатляющее здание КПП с массивными стальными воротами. В самом городе нашу съемочную группу бдительно сопровождали вежливые люди из местного ФСБ. Попытки самостоятельных прогулок пресекались. Вообще же город выглядит абсолютно обычно, разве что уютнее, чище, спокойнее и зажиточнее среднего российского города таких размеров. Скорее даже напоминает не Россию, а Восточную Европу или Прибалтику.

В Сарове имеются несколько достопримечательностей. Красный дом, где раньше размещалось научное руководство. И два музея – краеведческий и посвященный созданию советского ядерного оружия. Там, прежде всего, привлекает внимание точная копия первой советской атомной бомбы, взорванной в 1949 году в Семипалатинске. Забавно, что ее не разрешают снимать на камеру, хотя в музее можно взять буклет, в котором есть ее фотография. В экспозиции привлекает внимание гигантская ядерная торпеда, которая должна была уничтожить крепость Гибралтар, но в серию так и не пошла. Гуляли мы и по бывшей улице Берии, где в таких же, как у Курчатова, коттеджах жили члены-корреспонденты и академики.

Саров. Типичная жилая застройка

С 1946 года Лаврентий Берия не работал в органах, не имел никакого формального отношения к Министерству внутренних дел и Министерству государственной безопасности. Но страшная чекистская репутация – осталась. Один из своих кабинетов он сознательно обустроил на Лубянке. И такая репутация помогала эффективнее решать служебные вопросы. Рассказывают, что однажды два конструктора не могли придти к единому решению. И попросились на прием к Берии, чтобы он их рассудил. Лаврентий Павлович поступил просто. Он попросил им передать через секретаря: если два коммуниста не могут придти к единому мнению, то значит, один из них враг. У Берии нет времени разбираться, кто враг. Он дает сутки, чтобы согласовать решение, прежде чем этим займутся органы. Через десять минут оба конструктора пришли к единому решению.

Саров. Музей ядерного оружия

С 1945 года Берия управляет огромной технократической империей, которая живет по своим, не советским, законам. В секретных городах Атомного проекта люди добиваются успехов без всякого партийного руководства. Он создал некую платоновскую республику мудрецов, где всем управляют специалисты, а им подчиняются рабы. В «золотой клетке» далеко не всем жилось «как при коммунизме в окружении социализма».

Борис Альтшулер, сын знаменитого физика Льва Альтшулера, рассказал нам:

Я помню, иду по улице Сарова и кто-то из ребят, которые там живут, в этом монастыре, из местных, он идет в телогрейке на голое тело, мороз минус сорок. У него здесь, помню, красный клин на груди и с ним еще мальчишка лет трех. Больше всего я мечтаю, чтобы он прошел и на меня не обратил внимания. Я знаю, у него или финка, или бритва… это такие нравы, вся страна на самом деле была окрестностью лагеря.

Но что я хочу сказать, мы, конечно, в каком-то смысле были баре. Как отец шутил «бобры», тогда вот была басня Сергея Михалкова. Эти все, живущие в коттеджах, высшая элита – это бобры. Колоссальная сословность. Высший слой – это те, кто жил, как Юрий Борисович Харитон, в совершенно особом, охраняемом коттедже, и несколько таких крупных начальников. Затем шел слой ученых группы номер один, к которой принадлежали мой отец, Юрий Аронович Цукерман, ну и начальство второго уровня. Мы жили в финских домиках, это был финский поселок, дом с участком на две семьи. Нашим соседом был Шутов, начальник КГБ объекта.

Дальше шел слой инженерно-технических работников, в основном приехавших из Москвы. Они жили в поселке ИТР. Это современные, конечно, деревянные, панельного строительства не было, многоквартирные дома. Была еще гостиница. Потом шел слой ниже, это местные жители, которые тоже работали на производстве, у них свои домики, участки. Потом были люди ниже, освобожденные, которые жили в совершенно страшных условиях, в бараках, но это те, которым уже кончился срок, их с объекта не отпускали. Это по три семьи в одной комнате, за занавесочками вся семейная жизнь. Из таких был Григорий, за которого потом вышла замуж наша няня Дуня. Ее взяли родители из деревни соседней, договорились, она у нас была няней. Такая русская деревенская Дуня, фантастически яркий человек. Она все подъедала, она же голодала, я был пару раз в ее доме, там в деревне. У нас действительно называли в Сарове нашу жизнь «пробный коммунизм», где все есть. А там сажали за колоски, им просто нечего было есть, нищета. Известно, люди просто вымирали в каких-то областях в 46 году. Но она была очень яркая, она все подъедала и при этом приговаривала: «в русском желудке долото сгниет». Там она потом познакомилась, полюбилась с Гришей, потом они поженились и он жил как раз в этих бараках.