Книга Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

Здесь в реальность опять вмешалась интерпретация (ее автор – Ю. Ларин). Назвали ее военным коммунизмом, который, по словам В. И. Ленина, был вызван крайней нуждой, разорением и войной.[640]Судя по всему, ему не было альтернативы, как отмечал Питирим Сорокин, «военный социализм, как таковой, был неизбежен и попытки бороться с ним были обречены на крушение».[641]Хотя почему не было: если есть военный социализм или коммунизм, то должен быть и… «военный капитализм», логично?

Правда, такого понятия ни в науке, ни в литературе сегодня не существует. А мы предлагаем его ввести, просто как некоторую альтернативу, как уравнение: для сравнения, для объективности, для познания реальности. Потому что мы не рассматриваем военный коммунизм с точки зрения экономики или как исключительно злую волю негодяев-большевиков, придумавших какую-то химеру и получавших от нее удовольствие. Для нас он представляет интерес как право, как «право завоевателя», естественно. И тогда это то, что роднит его с «военным капитализмом» – в нашем понимании только теоретическим построением, хотя на практике именно из него «военный коммунизм» и вышел, не с неба же упал.

«Военный капитализм», если рассматривать его как социально-экономическую систему, действующую в условиях мировой войны, тоже был формой мобилизации, однако крайне противоречивой, неэффективной, несправедливой и действительно разорительной. Когда в условиях военных тягот мобилизуются только те, кто не имеет привилегий, и кто не является «капиталистом» или «барином», у кого и до войны отобрали почти все, что можно. И тогда царство «военного капитализма» породило царство «военного коммунизма». Получается что-то действительно вроде уравнения: справа и слева социальные формулы, выраженные через символы и признаки социальных фактов, а между ними знак равенства или вектора – одно вытекает из другого.

Здесь, конечно, можно поговорить о справедливости или о жестокости методов принуждения и насилия, которые большевики широко применяли для…

Как вы думаете, чего?

Для того, чтобы заставить людей выполнять обязанности. Когда нечем платить, когда не производится ни товаров, ни услуг, когда не работает транспорт, и нет торгового оборота, когда нет экономических стимулов, не остается ничего, кроме как заставить людей… работать – только и всего, своего рода тоже «ручное управление». И, конечно, делиться. Вернее, заставить одних делиться и работать, а других… другим делиться было нечем, работать они и так работали, хотя за восемь месяцев «демократии» стали делать это кое-как, спустя рукава и поплевывая семечки (интеллигентные люди вспоминали, что для «демократического» Петрограда семечки стали просто каким-то кошмаром, все кругом было заплевано).

Характерно, что ничего нового в «ручном управлении» не было, большевики опять ничего не изобрели. На принципах принуждения всю жизнь жила Российская империя, принуждение было смыслом установленных Петром I сословий. Всеобщие обязанности тогда объединяли страну и крепили ее могущество, в этом и была высшая справедливость. Но в ней не было и не могло быть демократии, в буржуазном понимании слова, конечно, потому что в сословном обществе демократия может быть исключительно сословной, внутри отдельно взятого сословия. Как, например, в общине, в дворянских собраниях или в купеческих гильдиях. Так достигалось равенство в обязанностях, которое естественным образом вело к неравенству в правах, к «несвободе», от которой при любом дуновении ветерка особенно остро страдает «русская интеллигенция».

Отсюда разница между военным коммунизмом и военным капитализмом. Она заключалась не в том, что делиться нужно было в любом случае, а в том, что делиться нужно было по-разному. При большевиках в пользу всех и поровну (равенство в бедности), а при «белых» – в пользу привилегированных сословий, т. е. опять как при царе в пользу «оккупантов» (неравенство ради неравенства).

Понятное дело, что заставить кого-то делиться можно только силой, кто же будет сам отдавать кровно нажитое. А кто-нибудь знает, как обойтись без насилия в этой ситуации? Люди старшего и среднего возраста наверняка еще помнят, как в «лихие 90-е» первопроходцы отечественного капитализма «отжимали» собственность сначала у государства, а потом друг у друга. Кровь рекой лилась, в мирное, в общем-то, время. Так к нам вернулся капитализм.

А как он – сословный капитализм – от нас уходил, помните?

Первая мировая война, голод и всеобщая разруха, миллионы беженцев, миллионы погибших и искалеченных! Можно было тогда обойтись без насилия и диктатуры? В. И. Ленин прямо так и говорил, «либо диктатура Корнилова, либо диктатура пролетариата»,[642]никакого среднего решения не существует. В нашем понимании это и есть выбор между «неравенством ради неравенства» и «равенством в бедности». То есть диктатура ради неравенства или диктатура ради равенства, но в бедности, так как только она давала большинству населения хотя бы надежду на жизнь, и не только на социальную, а и на биологическую. Не трудно догадаться, какой выбор в тех нечеловеческих условиях мог сделать народ. Другими словами, потребность «делиться» стала социальным фактом, без которого нельзя было выжить, это стало всеобщей всесословной неизбежностью.

Такой же неизбежностью, как и революция.

Смыслом Февральской сословно-анархической революции, если помните, было освобождение от обязанностей, в тот момент все грезили свободой, не понимая, к чему она ведет (примерно как на Украине-2014: грезы о свободной жизни в Европе привели к кровавой бойне и разрухе). Это то, что отличает нашу революцию от всех буржуазных революций на Западе. Там противостояние шло между буржуазией и пролетариатом, а у нас – между сословиями. У нас частная собственность не имела глубоких корней, потому что была условной – ее раздавало государство на определенных условиях в обмен на выполнение обязанностей. Поскольку высшее сословие в 1861 году освободилось от обязанностей, на низшее сословие легло новое бремя – оплачивать привилегированные права высшего сословия на частную собственность, ставшую в тот момент почти безусловной.

Февраль 1917 года перевернул все вверх дном. Теперь низшее сословие, получившее преимущество в социальных правах благодаря Приказу № 1, больше не хотело исполнять обязанности, оно действительно, как и мечтало, получило свободу, но не от «оккупантов», а от обязанностей. А высшее сословие и так их не имело. Получается, что на долю большевиков, в общем-то, совершенно незавидную, выпала задача покончить с социальным иждивенчеством, порожденным и царским, и Временным правительством, и вернуть в общество обязанности.

А они, как мы теперь знаем, носили у нас сословный характер.