Книга Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева - Иван Беляев

– Врангель не может обижаться на Антона Ивановича, – отвечал он с улыбкой, – смотрите, какой он накатал ему ответ! Он в долгу не остался.

Ответ действительно был довольно-таки резок. Обиженный Врангель не постеснялся раскрыть полную абсурдность упрека.

– Ну, это дело прошлое, – продолжал Романовский. – А какое у вас составилось мнение о начальнике дивизии?

– Он, по-видимому, затаил убеждение в несерьезности Врангеля.

– Скажу вам прямо, Иван Павлович! – возразил я. – Если Эрдели можно расценивать на восемь баллов, а Афросимова на пятерку, то Врангель заслуживает полных двенадцати. И даже при самой неблагоприятной обстановке не спустится ниже десяти. С его приездом дивизия переродилась. С рассвета до ночи он на передовых позициях, он не щадит себя в рекогносцировке. Пользуясь необыкновенным ростом и орлиным зрением, он быстро схватывает обстановку и мгновенно принимает решение. Лучшего кавалерийского начальника вы не найдете. Но ведь он останется с нами, не правда ли?

– Эрдели поедет в Грузию. А потом мы дадим ему другое назначение. Врангеля мы вам оставим.

Я был в восторге.

Относительно снарядов я отправился к генералу Неводовскому, вновь назначенному начальнику артиллерии. Он получил это назначение вскоре по занятии нами Екатеринодара, и я познакомился с ним тогда же. Но он ничем не походил на своего отца. Молодящийся и чрезвычайно развязный, он, занимая удобную должность, видимо, пользовался благами своего положения.

Едва я успел изложить наши нужды, как раздался стук в дверь, и на пороге появилась Ольга Александровна – та самая, про которую говорили, что она – спасенная чудом дочь Государя Императора. На ней была элегантная черкеска, которая очень шла к ее стройной фигуре и миловидному личику.

– Можно?

Неводовский извлек из темного угла бутылку шампанского, любезно пододвигая бокалы. Я почувствовал себя лишним и поднялся со стула. «Фронт и тыл, – мелькнуло у меня в голове, – неразлучные спутники и в то же время – заклятые враги!»

Узнав, что Елизавета Николаевна в городе (он знал ее по Константиновскому училищу, где служил в батарее ее мужа), он явился навестить ее. Но вместо слов участия заявил, что, взяв Москву, они тотчас повесят ее мужа и всех, кто служил Троцкому…

Через несколько месяцев он был сменен Илькевичем, которого я знал еще в бригаде, и уехал к Эрдели. Оба как нельзя более подходили друг к другу по вкусам.

Алечку я нашел в самом приятном настроении. Она очень была довольна хозяевами, и здесь, в Екатеринодаре, близко сошлась с Ольгой Михайловной Врангель – я намеренно не пишу «с баронессой Врангель» – люди, подобные ее мужу, не могут иметь титула. Их имя стоит большего.

В короткие минуты свидания мы с Алей забыли все: и прошедшее, и будущее…

Опасная минута

– Come quickly, Montegue, or

I am dead![170]

Shakespeare

12 сентября в тылу нашего расположения появилась неизвестная колонна пехоты, подходившая со стороны Армавира. Врангель лично поскакал туда и выяснил, что это дивизия полковника Дроздовского, которую командование, не уведомив нас, выслало для совместной атаки Михайловской станицы.

Сговорившись с Дроздовским, Врангель снял с позиции свою дивизию и выдвинул ее к левому флангу, где мы заночевали с тем, чтоб с утра обрушиться на противника. Пехота, сменившая наши части, с рассветом должна была атаковать с фронта.

Врангель поднял нас еще до рассвета и сам стал во главе авангарда. Когда мы подошли к железнодорожному полотну, вдали блеснул огонь и показался бронепоезд. Шедшая в авангарде 3-я батарея Романовского, сформированная из отбитых у противника легких орудий, мгновенно вылетела на позицию и с ближней дистанции осыпала бронепоезд гранатами. Видно было простым глазом, как во все стороны летели куски брони и обломки вагонов. Поезд затормозил, дал задний ход и скрылся из виду.

Перейдя болотистый Чамлык, дивизия развернула фронт и стала наступать в тыл противнику. Было около 10 часов. Судя по доносившейся с фронта стрельбе, 3-я дивизия начала атаку. Но находившаяся перед нами цепь стала усиливаться. Слева, от Курганной, наступали новые цепи. Еще левее показалось около полка конницы, угрожавшей отрезать нас от переправы через Чамлык. Мы очутились в бутылке, горлышко которой все время суживалось, а выстрелы со стороны Дроздовского стали затихать…

Врангель бросил в атаку приданный дивизии 2-й Конный полк, ободрив его несколькими словами привета и одобрения. Любо было глядеть на строй доблестных офицеров, равнявших разгоряченных коней. Раздалась команда «шашки вон», и полк лихо двинулся в атаку под прикрытием ураганного огня батареи… Но, когда дым рассеялся, полка уже не было, он исчез куда-то в сторону, а на его месте выросли густые цепи с пулеметами…

Врангель сам вскочил на коня и повел находившиеся в резерве сотни в атаку на шедшую к переправе кавалерию.

– Ваше превосходительство! Разрешите и мне идти с генералом! – раздался позади меня голос нашего «мичмана». – Ради Бога!

Панафидин радостно «поплыл» на своей «У-29», как прозвали его лошадку, у которой морда и хвост возвышались на одном уровне.

Мы с Романовским находились на одном длинном штабеле сена: не обращая внимания на град пуль, он осыпал противника метким огнем.

– Спускайтесь вниз, – сказал он мне, – не стоит умирать нам обоим сразу!

– Надо браться на задки, – отвечал я ему. – Врангеля нет, я пойду к Науменке.

Получив разрешение, я снова полез на штабель. Навстречу мне спускали Романовского с окровавленной головой… Приказав его заместителю дать две очереди беглого огня, я распорядился отводить орудия на Чамлык.

Пули сыпались со всех сторон. Две орудийные лошади опрокинулись, слышно было, как пули стучали об их кости, о металлические части передков. Прислуга работала с невероятной быстротою… Когда они вышли из-под огня, ко мне подошел Панафидин.

– Ну как?

Атака не удалась. Сперва корниловцы пошли хорошо, Врангель скакал впереди. Потом они перешли в рысь… Врангель тоже пошел в рысь… Они перешли в шаг и повернули назад. Врангель остановился, взглянул на уходивших, махнул рукой и поехал за ними…

Перебравшись через Чамлык, Врангель рассыпал спешенных казаков для обороны переправы, а меня послал за конными, группами и поодиночке уходившими в тыл. Возвращаясь, я увидел Романовского, которого везли на лазаретной линейке две сестры. На кургане, на котором находился генерал, сосредоточилось все – и командный персонал, и ординарцы с лошадьми, и сестры с ранеными. Последние держали себя поразительно, перевязывая раненых под орудийным и ружейным огнем.

Когда все пришло в порядок и неприятельский огонь затих, мы с Врангелем отъехали немного в сторону и слезли с лошадей. Он написал записку Дроздовскому и послал ее с конным вестовым.