Книга Вилла "Аркадия" - Джоджо Мойес

* * *

Он поселился в Испании. Ушел на покой несколько лет тому назад, позволив совету директоров выкупить его долю в компании по импорту фруктов, которая некогда принадлежала отцу. Он вышел из бизнеса как раз вовремя: в этой индустрии все большую роль играли одна-две международные корпорации. Для семейных фирм, как у него, оставалось мало места. Он не жалел об оставленном деле.

Жил он в большом белом доме, наверное, даже слишком большом, но ему помогала одна милая местная женщина, которая приходила дважды в неделю и иногда по его просьбе приводила двух сыновей – поплавать в его бассейне. В Англию он, видимо, больше не вернется. Слишком привык к солнцу.

Его мать, как он рассказал, понизив голос, умерла от рака, совсем молодой. Отец так и не оправился после ее смерти и несколько лет спустя погиб в пожаре, возникшем на кухне. Глупая смерть для такого человека, как он, но отец не был приспособлен к жизни в одиночестве. Не то что Гай. Он-то привык. Иногда ему даже казалось, что ему нравится одиночество.

Определенных планов у него не было, зато было много денег. И несколько хороших друзей. Не так уж плохо для мужчины его возраста.

Лотти слушала все эти подробности, но слышала мало. Она вдруг поняла, что не может не смотреть на него, привыкнув к этому новому его обличью так быстро, что уже с трудом вспоминала, как он выглядел в молодости; отмечая непривычную меланхолию в его тоне и подозревая, нет, зная, что она созвучна ее собственной.

Ей даже в голову не пришло смущаться по поводу собственного вида, стесняться седых волос, расплывшейся талии, полупрозрачной, пергаментной кожи на руках. Сейчас это не имело никакого значения.

Он махнул рукой в сторону дома, где уже не играла музыка и началась уборка: стулья перетаскивали по полу, включили мощные пылесосы.

– Так это, значит, твоя дочь.

Лотти на секунду замялась, прежде чем ответить:

– Да, это Камилла.

– Хороший человек Джо, – сказал он.

Лотти прикусила губу:

– Да.

– Сильвия писала. Рассказывала, что ты вышла за него.

– И от себя наверняка добавила пару слов. Насчет того, что он заслуживал лучшего.

Оба улыбнулись.

Лотти отвела взгляд:

– А ведь действительно заслуживал.

На лице Гая застыл вопрос. Она запнулась, пораженная тем, что в нем осталось от молодого Гая: он все так же вскидывал брови.

– Все эти годы я на него обижалась.

– На Джо?

– За то, что он не ты. – Голос ее слегка охрип.

– Знаю. Селия ничего не могла поделать, но она… – Он умолк, видимо, не захотел проявить неверность.

У него, как и прежде, были белые волоски. Теперь их труднее увидеть среди седых, но она увидела.

– Знаешь, а ведь она тебе писала. Несколько раз. После того как ты уехала. Но так и не отослала письма. Мне кажется, для нее это было… гораздо тяжелее, чем мы догадывались… Я, наверное, тоже не проявил понимания. – Он повернулся к ней. – Я храню их дома. Ни одного не открыл. Могу отослать тебе, если хочешь.

Она ничего не ответила. Не знала, готова ли услышать голос Селии. И будет ли готова когда-нибудь.

– А ты так и не написал, – сказала она.

– Я решил, что не нужен тебе. Что ты передумала.

– Как тебе такое в голову пришло? – Она снова превратилась в юную девушку, раскрасневшуюся от отчаянной несправедливости.

Он потупился. На горизонте скапливались грозовые облака.

– Ну да, позже я все понял. Я многое понял потом. – Он снова на нее посмотрел. – Но к тому времени я уже знал, что ты вышла замуж.

Мимо шли люди, освещенные заходящим солнцем, они устало размахивали загорелыми руками, наслаждаясь редким сочетанием жары и английского пляжа. Гай и Лотти сидели рядом и молча смотрели на их удлиняющиеся тени, слушая тихий плеск волн. А вдали, на горизонте, сверкнула молния.

– Что мы наделали, Гай! Что мы наделали с нашими жизнями!

Он взял ее руку в свою. Она перестала дышать. Он заговорил, и его голос звучал уверенно:

– Никогда не поздно, Лотти.

Они смотрели на море, пока солнце окончательно не скрылось за их спинами, чувствуя наступающую вечернюю прохладу. Осталось слишком много вопросов, а ответов на них – слишком мало. С возрастом приходит понимание, что не все нужно произносить вслух. В конце концов Лотти повернулась к нему и посмотрела в лицо, каждая черточка которого рассказывала почти все, что нужно знать о любви и потере.

– Это правда, – прошептала она, – что у тебя никогда не было детей?

Позже по крайней мере один из отдыхающих, которые возвращались с пляжа небольшими компаниями, заметил, что не часто видишь, как пожилая женщина, закрыв лицо руками, бурно рыдает, словно ребенок.

* * *

Дейзи долго ехала в темноте, освещенной сначала фонарями двухрядного шоссе, а затем только фарами маленького авто, когда петляла среди сельских дорог, временами бессознательно проверяя в зеркале заднего вида, как там спит малышка. Ехала она медленно, методично, из-за дождя, но не думала, куда едет. Остановилась только один раз заправиться и выпить чашку горького кофе, но лишь обожгла язык и, вместо того чтобы взбодриться, еще больше разнервничалась.

Ей не хотелось возвращаться в «Аркадию», успевшую превратиться в чужой дом. Там наверняка уже разместились первые постояльцы, заполнив комнаты шумом, болтовней и топотом. Она не хотела возвращаться туда со спящим ребенком и объяснять кому-то про Джонса, Даниеля и собственную роль во всей этой неразберихе.

Она даже поплакала немного, в основном от усталости – все-таки тридцать шесть часов на ногах, почти без сна, но и от удручающего сознания, что праздник подошел к концу, а вместе с ним и ее пребывание там, а также от последствий шока, наступающего при любом столкновении с насилием. А еще потому, что мужчина, так много значивший для нее, снова оказался недосягаемым: и разбитый нос, и огорчение, и проваленный праздник, превратившийся в фарс, – все как нарочно лишало ее последнего шанса выразить свои чувства.

Дейзи направила машину на придорожную парковку, покрытую гравием, и плавно остановилась, прислушиваясь к стуку дождя по крыше и поскрипыванию дворников по стеклу. Далеко внизу она разглядела изгиб побережья, а дальше, в море, первые проблески рассвета.

Положив руки на руль, она опустила на них отяжелевшую голову. За все часы, проведенные в больнице, они едва перебросились несколькими словами. Она сидела достаточно близко, чтобы чувствовать, как он ерзает на стуле, их руки соприкасались, и в какой-то момент она почти задремала, невольно уронив голову ему на плечо. Тем не менее они не разговаривали, только иногда он просил кофе или в очередной раз повторял, чтобы она ехала домой.