Книга Дворец грез - Паулина Гейдж

Я не касалась вопроса о преемственности. Не осмеливалась. Для этого еще будет много времени, если мой царственный покровитель останется моим царственным возлюбленным.

Истина открылась Рамзесу в первую неделю тота. Той ночью мы лежали рядом, из-за жары горела лишь одна лампа. Темнота была почти осязаемая, душная и неподвижная, мы занимались любовью с особенной страстью и самозабвением, что иногда случалось с нами в сильную жару. Я даже потом нарушила свое правило, выпив довольно много пива, а Рамзес зашел так далеко, что снял шапочку, которая всегда должна была прикрывать его голову; потом он приказал Паибекаману принести холодной воды. Когда принесли воду, я решила сама омыть его, зная, что ему очень нравились мои прикосновения.

Когда я закончила, он вдруг взял у меня из рук полотенце и стал нежно водить им по моему телу.

— Мой царь, не делай этого, — запротестовала я. — Это обязанности моей служанки.

Я стояла около ложа, он быстро поднял на меня глаза, и круглое лицо озарилось одной из его чудесных блаженных улыбок. На голове у него уже была новая льняная шапочка, и из-под нее выбивались пряди седеющих волос, отчего он становился похожим на добродушного милого бабуина. Я снова ощутила прилив искренней любви к этому смешному, неуклюжему человеку, который был совсем не похож на бога. Он сидел передо мной на корточках, держа в пухлой руке полотенце, с которого капала вода, и смешно морщил губы.

— Но я и есть твой слуга, госпожа Ту. Я твой раб, я слуга любви. Только ты и Паибекаман будете знать, что фараон способен так унизить свое достоинство. Но Паибекаман будет молчать! — Его глаза блеснули в темноте. — А ты?

Я открыла рот, придумывая остроумный ответ, но полотенце в его руке уже скользнуло по моему уже ясно обозначившемуся животу. Я окаменела. Внезапно он поднялся и, усевшись на край ложа, притянул меня к себе. Наши глаза встретились.

— Или моя госпожа ест слишком много меда, или у нее внутри царственный бутон, готовый расцвести, — сказал он. — Все же вряд ли это мед, потому что выпуклость у нее только в одном месте. Ты беременна, правда, Ту?

Моим первым желанием было оттолкнуть его, схватить простыню и закрыться. Вместо этого я заставила себя улыбнуться ему в ответ.

— Да, это правда, — призналась я. — Я не хотела сообщать моему господину эту радостную новость, пока не была совсем уверена.

— Хм… — Он проницательно посмотрел на меня. Мне кажется, твое ожидание затянулось слишком надолго. Хорошо, я доволен. Семя твоего старого возлюбленного еще может приносить плоды, и его маленький скорпион станет маленьким фруктовым деревом. Так и должно быть. — Он нежно поцеловал меня в щеку. — Я утомил тебя сегодня, — сказал он. — Сейчас иди и, если тебе что-нибудь понадобится, скажи Амоннахту.

Я принялась собирать одежду.

— Моему повелителю еще угодно мое присутствие на завтрашней утиной охоте? — робко спросила я, натягивая платье.

Рамзес изумился.

— Ну конечно, а почему нет? — удивленно заявил он. Погладив мой живот, он снова поцеловал меня и отвернулся, со стоном опустившись на ложе. — Спокойной ночи, Ту, — сказал он мне вслед. — Мать должна много спать. И оберегать царственную жизнь, что зреет в ней.

Совершив прощальный ритуал почтения, я молча вышла.

Возвращаясь к себе, я рассеянно ответила на приветствие стражников у дворцовой стены и подставила лицо приятному ветерку, что всегда сквозил в узком проходе между дворцом и гаремом; я анализировала каждое слово, выражение лица и жест фараона за последние несколько минут, пытаясь найти в Рамзесе признаки холодности и отчуждения, но ничего не находила. Надо дать ему время привыкнуть к этой мысли, сказала я себе. Может, все еще будет хорошо. Я стану исключением из общеизвестного жестокого правила фараона. Может быть, его любовь ко мне возобладает. Может быть. Кто знает?

Я легла в постель и приготовилась уснуть, но тут мой взгляд упал на большую подушку, в недрах которой был укрыт мой драгоценный свиток. Я попыталась убедить себя, что, в конце концов, реакция царя не имеет значения, что, даже если он прогонит меня, со временем я все равно стану царицей. Но, вспомнив о том, как он с полотенцем в руках сидел на корточках у моих ног и улыбался, я вдруг поняла, что это имеет значение. Огромное значение. Больше всего на свете мне хотелось верить ему.

На следующий день мы отправились в заросшие северные болота на утиную охоту. Рамзес был самим собой, внимательным и веселым; и вечером, во время чествования делегации из Алашии, я сидела на привычном месте, у его ног, на помосте, увешанная драгоценностями, в парике, накрашенная. Потом я пошла с ним в опочивальню, и за час до рассвета мы занимались любовью, а потом уснули вместе, но, когда я проснулась, его уже не было, и Паибекаман почти вытолкал меня с быстротой, граничившей с оскорблением.

Я с тревогой ожидала следующего вызова, потому что знала, что двор собирается выехать в пустыню и разбить там лагерь, целью выезда была не охота, а, скорее, желание ненадолго вкусить радостей примитивной жизни, но вызова не последовало. Я провела четыре бессонных ночи и не менее напряженных дня, пока аристократы и управители не вернулись и Рамзес не прислал за мной. Он приветствовал меня, будто мы не виделись целый год, и это невольно вызвало у меня неприятные воспоминания о том случае, когда я оскорбила его и была временно изгнана, но, когда я нерешительно спросила, почему меня не взяли в поездку вместе со всеми, он выразил удивление.

— Пустыня не место для беременной женщины, особенно для той, которая носит царственною ребенка, — объяснил он. — Я не стану подвергать опасности твое здоровье, Ту. А ты что подумала? Что я собираюсь бросить тебя? Иди ко мне. Улыбнись и дай мне послушать, как ребенок толкается у тебя внутри. Потом мы пойдем в сад и устроим пикник у бассейна, только вдвоем.

Я и в самом деле опасалась, что он собирается бросить меня, но своим поведением он убедил меня в обратном и продолжал убеждать в дальнейшем, вызывая на все празднества и церемонии, будто ничего не изменилось.

Еще два месяца я цеплялась за свои иллюзии. Потом наступил прохладный азир, река поднялась почти до самого высокого уровня, ее течение стало сильным и быстрым. Я была на восьмом месяце. Физические упражнения я забросила, и мне все время хотелось спать: я поздно вставала и почти все время проводила, сидя на траве у двери своей комнаты и вяло размышляя.

Рамзес посылал за мной уже не так часто, он заметно охладел к любовным утехам на ложе, несмотря на мои удвоенные старания быть изобретательной в его постели. Он говорил со мной еще нежно, но как-то отстраненно, будто его мысли витали где-то далеко, и, хотя я делала все, чтобы доставить ему удовольствие, мое слишком явное отчаяние заставляло его быть осторожным. Тем не менее я опрометчиво продолжала верить, что даже если он остыл ко мне, то не воспылал страстью к другой женщине и, как только мой ребенок родится и я восстановлю стройность своей фигуры, я смогу снова пленить Могучего Быка.

Но однажды я увидела шедшую по двору девушку. Она остановилась у фонтана, ополоснула руки под его прозрачными струями и пошла дальше с упругой грацией пустынной львицы. Она шла с высоко поднятой головой, и длинные, до пояса, черные волосы раскачивались в такт ее шагам. Я позвала Дисенк.