Книга Реквием - Робин Янг

Ногаре наклонился. Уилл ощущал его смрадное дыхание.

— Где казна?

Уилл пытался отвернуть лицо, но гвардеец крепко держал его голову. Инквизитор вставил ему в рот воронку, другой начал лить из кувшина воду. Уилл конвульсивно извивался, но вода лилась и лилась. Остановить ее он не мог. Уилл задыхался, тонул в ней, умирал, а Ногаре повторял ему в ухо снова и снова:

— Где казна? Где? Где?!

Лувр, Париж 24 декабря 1307 года от Р.Х.

Дверь камеры с шумом отворилась. Уилл дернулся, попытался приподняться, но едва смог пошевелить ногой. Голод и пытки совсем лишили его сил. Трое гвардейцев подняли его на ноги. Один надел на него грубую шерстяную тунику и потянул вниз, желая прикрыть истерзанное тело. Их прикосновения отдавались жгучей болью. Уиллу казалось, его кожу царапают острые когти. К нему никто не заходил несколько недель, и он надеялся спокойно умереть. Значит, еще не конец. В последний раз они всаживали свои инструменты в самые чувствительные места его тела, и он несколько раз терял сознание. Уилл молил Бога дать ему силы перенести то, что мучители придумают на сей раз.

В его ушах звучал мерзкий голос Ногаре, когда министр, не скрывая удовольствия, рассказывал про некоего рыцаря, чью ногу натерли жиром и положили на угли жаровни, а потом, когда она отгорела, принесли ему в камеру в сумке. В лихорадочном сознании Уилла возникали образы людей, изувеченных, лишенных конечностей, ползающих и стонущих в камерах по всей Франции. Ногаре сообщил, что в их тюрьмах томятся больше пятнадцати тысяч тамплиеров. Как и все остальные, Уилл тоже признался во всем, что требовал от него изувер, но мучения не заканчивались. Инквизиторы обливали его расплавленным воском, жгли пламенем, пытали водой. Но самым страшным испытанием была дыба, когда к запястьям и лодыжкам привязывали веревки и инквизитор, хрипя от усилия, начинал поворачивать ворот. Вот тут силы кончались у любого.

Но совсем убивать его Ногаре не хотел. Он по-прежнему не терял надежды узнать, где находится казна. Один раз на дыбе, обезумев от боли, Уилл сказал, что казну увезли на Кипр. Через два дня Ногаре потребовал повторить признание, и он указал Португалию. Королевский министр не понимал, чему верить, а Уилл праздновал маленькую победу.

Стражи повели его вверх по ступеням, то есть не в камеру пыток. Уилл терялся в догадках. Один коридор без окон, другой, несколько поворотов, и вот наконец они приблизились к массивной железной двери. Когда она отворилась, Уилл зажмурился от света. Его вывели во двор. Раннее утро, пронизывающий холод, но Уилл наслаждался. Кругом раздавались голоса, стук копыт, все было так непривычно после стольких месяцев заточения. У четырех фургонов застыли Ногаре и Гийом Парижский. Министр выглядел озабоченным. Гвардейцы заталкивали в фургоны узников в таких же туниках, как и у него. Некоторых волокли. Уилл узнал Жака де Моле и Жоффруа де Шарне. Великий магистр выглядел ужасно: тощий, лицо обезображено кровоподтеками, борода грубо откромсана. Он едва мог идти, поддерживаемый двумя стражами. Уилла впихнули в фургон, где уже находились несколько узников. Следом запрыгнули четверо гвардейцев, щелкнул кнут, и повозка, громыхая, выехала со двора.

Уилл встретился взглядом с узниками, но каждый молчал. Мешало присутствие королевских гвардейцев с мечами в руках. Он откинулся на стенку фургона, пытаясь догадаться, куда их везут. Пахло рекой, мокрой травой и дымом. Никогда еще запахи не были для него такими приятными. Фургон на короткое время замедлил ход и въехал в городской центр. Когда они очутились на Большом мосту на остров Сите, Уилл напрягся, но затем фургон свернул не в сторону дворца, а к собору Нотр-Дам.

Там на небольшой площади узников вывели из фургонов. Один, спрыгивая, споткнулся и чуть не упал. Уилл поддержал его. К ним тут же ринулся гвардеец, криком приказав им отойти друг от друга. Но за доли секунды Уилл успел разглядеть узника — Гуго де Пейро! Кожа на изможденном лице инспектора была пепельной. На спутанных волосах и бороде виднелись следы запекшейся крови, губы разбиты. Гвардеец толкнул его вперед.

— Прости меня, — хрипло выдохнул Гуго в лицо Уиллу. — Я каюсь. Прости, Бога ради.

Уилл двинулся за ним вверх по ступеням в темную утробу собора, где пахло ладаном и слышались голоса певчих, исполнявших каноны утренней службы. Узников ввели в зал капитула пред очи трех стоящих на помосте кардиналов Священной коллегии в черно-малиновых сутанах, с усыпанными драгоценностями золотыми крестами на шеях. В Уилле слегка пробудилась надежда. По негодованию на лице Ногаре он догадался: кардиналы явились сюда не по приглашению короля. Неужели наконец вмешался папа? Уилл сосчитал. Истерзанных узников-тамплиеров было двадцать четыре. Стражи выстроили их в центре зала и отошли.

Спустя минуту со свитком в руке поднялся самый пожилой и почтенный кардинал.

— Его святейшество папа Климент Пятый поручил нам надзор за делом против Темпла. — Голос кардинала стал тверже. — Его святейшество, как и все мы, весьма обеспокоен тем, что каждый из вас признался в ужасных преступлениях. Как мог всеми уважаемый рыцарский орден впасть в столь чудовищное богохульство! — Он откашлялся. — Жак де Моле, извольте выйти вперед, и я оглашу обвинения, воздвигнутые против вас и ваших рыцарей.

В наступившей тишине великий магистр медленно двинулся, хромая и морщась от боли, но высоко подняв голову.

Рыцарям предстояло выслушать сто двадцать семь выдвинутых против них обвинений. И в каждом Уилл различал руку Ногаре. Да и сам первый министр своим гордым видом демонстрировал, что не намерен скрывать своего авторства. Рыцарей обвиняли в том, что они на своих тайных сборищах топтали святой крест и мочились на него, поклонялись коту[27]и трехглавому идолу, присваивали пожертвования и прочее и прочее. Уиллу, несмотря на всю свою ненависть к Ногаре, пришлось признать: обвинения были составлены весьма искусно. Тут были собраны все поклепы — и против катаров, и против иудеев, и сарацин, то есть всех врагов Церкви. Такие обвинения народ понимал и страшно боялся. В некоторых даже содержалась правда. Например, рыцари действительно проводили собрания своих капитулов втайне, и читать устав позволялось лишь членам ордена, что придавало всему документу особенно изобличающий характер. Ложь легче скормить, если завернуть ее в правду. И Ногаре этим ловко пользовался, представив обычную рутину ордена, почти всем хорошо известную, как нечто предосудительное.

Около пятнадцати минут потребовалось кардиналу для зачитывания длинного списка. И все это время Жак де Моле стоял с поднятой головой. Гуго де Пейро сзади него пристально смотрел в пол, его опущенные по бокам руки дрожали. Один изнеможенный рыцарь упал и остался лежать на полу.

Кардинал закончил и поднял глаза на Жака.

— Вы признались перед инквизитором Гийомом Парижским во всех перечисленных преступлениях. Признаете ли вы их перед нами?