Книга Африканский ветер - Кристина Арноти

Ахмед говорил на хорошем английском языке. Вероятно, он учился в Англии. Какой была его роль здесь? Интендант, мажордом, устроитель тайных церемоний? Есть под его присмотром было неудобно. Мы сидели, он стоял. Мы не были из слоев, которые сидят и которых обслуживают, в нас было что-то от смущенных слуг, оказавшихся не на своем месте. Ахмед предложил нам выпить кофе в маленьком салоне. Мы увидели восьмиугольную комнату, у окон стояли старые широкие кресла, обтянутые потемневшей кожей. Ахмед подал нам кофе, а потом показал на медный колокольчик:

— Звонок мистера Хатчинсона. Если я вдруг его не услышу, дети предупредят меня, что вы вызываете, и я сразу же приду.

Он откланялся и ушел. Энни медленно пила кофе. Мы не смели нарушить тишину.

— Он слишком сладкий, — сказала она. — Эрик, мне все время хочется заплакать. У меня ком стоит в горле. Мне хочется и жить, и умереть, и смеяться, и бегать, и молиться. Не знаю, что со мной происходит.

— Усталость. Это необычное место, и я благодарю тебя за твое поведение. Ты великолепна…

— Ты так полагаешь? — сказала она, словно ребенок, услышавший похвалу. — Ты правда так думаешь?

— Да.

Я смотрел на свою случайную спутницу. Эта женщина, как хамелеон, была умна на уровне кожного покрытия. Она поставила чашку, ее движения были неуверенными. Энни заговорила в необычной для нее манере:

— Твоя жена — исключительный человек.

— Ты, безусловно, права.

Энни продолжила:

— Если она любит это место и хочет переделать его для себя, она — женщина совершенно необычная. Почти святая, как мне кажется.

Я решил опустить ее на землю.

— Не надо слишком идеализировать. Она озабочена будущим животного мира, природы, но у нее есть средства для реализации своих честолюбивых планов.

— Тебе хочется преуменьшить ее заслуги? Она ведь могла бы жить как никчемная эгоистка… Она владеет всей компанией, или почти всей.

— Ее фирма существует благодаря работе доверенных лиц, — сказал я.

— Ты ее не любишь, — констатировала она — Или, что еще хуже, ты ей завидуешь.

— Завидую? Что за ерунда!

— Да, Эрик. Если ты не признаешь ее заслуг, того, что она хочет использовать свое состояние, чтобы помочь другим, создать школы, ясли…

— Она деловая дама, как это принято говорить во Франции. Ее «дело» — это Африка.

— Эрик, ты несчастный бедняк.

— Бедняк? Спасибо.

— Извини, я преувеличиваю, но ты постоянно принижаешь ее достоинства. Это меня злит. Ты знаком с ее проектом относительно заповедника «Масаи Мара»?

— В общих чертах.

— И это совершенно не подействовало на тебя…

— Нет. В Южной Америке есть множество бидонвилей[42]. Она могла бы пожелать перестроить хижины бедняков в Рио-де-Жанейро.

— Эрик, какая у тебя была семья?

— Скверная.

Я был почти счастлив, что наконец-то сказал правду.

— Скверная? И это все, что ты можешь сказать?

— Да. Отец — самоучка, лишенный честолюбия. Его смерть развязала руки моей мамаше, которая бросила меня в десятилетнем возрасте. Я вырос в одиночестве, боролся, сам построил свою жизнь и не собираюсь оплакивать судьбу животных. Я был слоненком без стада, никто не водил меня на водопой. И все-таки я здесь…

Она настойчиво сказала:

— Но будь справедливым, ты не можешь отрицать удивительную атмосферу этого дома. Этот покой…

— Я и не отрицаю. Но если бы Энджи была здесь, было бы намного шумнее. Она очень активна, даже агрессивна, все должно делаться очень быстро и как ей хочется.

— Почему ты на ней женился?

— Мы вроде бы полюбили друг друга.

— Меня удивляет, как такая женщина могла тебя полюбить.

— Спасибо за комплимент.

— Я не хотела тебя обижать… Короче говоря, я все это бросаю, надо заняться собой. Я много дней об этом думала, а этот дом укрепил меня в моей решимости. Ты мог бы мне помочь… Надо убедить ее.

— В чем?

— Оставить меня здесь.

— Кого?

— Меня.

— Тебя? И что же ты будешь здесь делать?

— Я могла бы помогать ей и быть всем полезной.

— Энни, иди поспи и восстанови силы. Ты сейчас начинаешь рассказывать историю о своей любви к Африке.

— Эрик…

— Да?

— Выслушай меня, Эрик, будь любезен.

— Я разве не сама любезность? Валяй…

— Так вот. Я скажу тебе все, пусть даже ты будешь на меня кричать. Я решила познакомиться с твоей женой сразу же, как только мы вернемся в Америку. Попрошу ее взять меня в свою команду. Я могла бы работать санитаркой или помогать в будущей школе. Место работы не имеет значения, я все умею делать. Она богата, расходы на мое содержание будут невелики. Это ее не разорит. В любом случае, ей будут нужны работники. Я буду на службе у людей и животных. Мог бы ты попросить это у нее? Как полагаешь?

Мне решительно везло, я снова стал добычей женщины с возвышенными идеалами. От такого благородства души можно было сдохнуть! Что теперь мне делать с Энни? Она предлагала себя честно и восторженно, как добрая девочка… А я, переодевшись в честного человека, словно проходимец, слушал ее, спрятавшись в исповедальне. Стрельчатый восьмиугольный свод салона придавал этому месту торжественный вид. Сидевшая напротив Энни была похожа на Мадонну. Она на глазах сбросила с себя всю предыдущую жизнь, старалась подобрать слова, для нее сложные, она хотела достойно выразить свои устремления в соответствии с этим местом.

— В нашей комнате, — сказала она, — на столе я видела Коран на английском языке. Там были пометки, вкладки из тонких полосок белой бумаги. А та цитата на памятнике была подчеркнута на одной из страниц.

Энджи читала Коран, она его изучала? Кем же была Энджи?

— Я чувствую себя возвышенной, — продолжила Энни, не будучи уверена в этом выражении, — Я всегда мечтала о высоких моментах, о безумной страсти, об особенной судьбе. Я хотела бы посвятить себя кому-либо, но, поскольку ни один мужчина не пожелал связать со мной свою жизнь, я посвящу себя некоему благородному делу. Эрик, ты ведь не откажешься мне помочь, правда? Не откажешься?

— Когда все мои дела будут решены, мы сможем в спокойной обстановке рассмотреть различные варианты. Я похлопочу за тебя перед Энджи, она сделает это одолжение.

Она воскликнула:

— Одолжение? Это не то слово! Я не нищенка, я не прошу милостыню. Я хотела бы работать, быть востребованной. Да, я мечтаю быть востребованной. Когда мама заболела в Баффало — однажды ей пришлось пролежать в постели целых два месяца, — я сидела с ней и была счастлива, что помогаю ей.