Книга Возвращение с края ночи - Глеб Сердитый

Лифт честно приехал и честно повез, без ссылок, кавычек и оговорок. За что бездушному, но норовистому агрегату Воронков был весьма и весьма благодарен, потому что путь по лестнице виделся абсолютно непосильным препятствием.

Джой перед дверью волновался так, как обычно бывало во время сборов на прогулку.

В квартире все оставалось по-прежнему. То есть разгром. По крайней мере он не усугубился. И то хорошо.

Джой в прихожей почему-то зарычал на зеркало.

Но Сашка понял это совершенно обыденно.

— Что, брат, не узнаешь себя? — усмехнулся он, и сам увидев в «глади темных вод» всклокоченного и чумазого донельзя типа.

В голове как-то нехорошо аукнулось про гладь темных вод. Сначала Сашка подумал, что это словосочетание, на заклинание похожее, применительно к зеркалу из какой-то песни вспомнилось, но теперь усомнился.

— Нахватаешься всякого тут, — буркнул он.

Вот так вот, извольте видеть, опустошенный Воронков вместе с Джоем, полные впечатлений, добрались домой, лелея светлую мечту, что все кончилось.

«Усталые, но довольные», — как принято было писать в далеком школьном детстве в конце сочинений о походе в лес. Такие сочинения обычно писали в начале учебного года под емкой темой «как я провел лето».

Сашка ни разу не написал о том, что было на самом деле. Реальные события лета, какие бы они ни были, всегда казались ему недостаточно интересными для сочинений. Поэтому он всякий раз выдумывал поход в лес с другом, рыбалку какую-то, всякие другие приключения, которых не было. И всегда описывал их правдоподобно и занудно до натурализма. Но кроме дежурного окончания: «Усталые, но довольные мы вернулись домой», в них всегда была странность. Неправдоподобная деталь. Например, уходили в поход 12 августа, о чем сообщалось в начале, а возвращались аж 14 июля. Или велосипед «Минск» мог деградировать в «Десну» к концу рассказа. И делалось это сознательно.

Уже после выпускных экзаменов он рассказал об этой своей шалости учительнице русского языка и литературы, думая, что она не замечала нарочитых нестыковок.

— Если бы ты, Сашенька, — ответила тогда старая учительница, — внимательно прочел «Робинзона Крузо», то заметил бы и там массу нелепостей, которые мало кто замечает. Так, например, Робинзон, он же рассказчик, сначала раздевается донага, а потом, добравшись до потерпевшего крушение корабля, набивает сухарями карманы.

Сашка такой неожиданной отповедью был весьма удивлен.

— Когда издатели указали автору, — продолжала учительница, — на все эти нелепости, даже предъявили список всех нестыковок с просьбой исправить их, Дефо отказался что-либо менять в своем повествовании.

— Почему? — удивился Сашка, теребя колокольчик от донки с бантиком из подарочной ленточки на лацкане пиджака.

— Считал, что это придает произведению особый дух, выдает увлеченного и увлекающегося рассказчика, — покачала головой «русичка».

А ведь до этого разговора Сашка был убежден, что она весьма поверхностно знает свой предмет и относится к нему, что называется, спустя рукава.

Школьное воспоминание кольнуло душу какой-то несоразмерной ностальгией. Ну, точно, нервы ни к черту…

Оказавшись в квартире, Воронков бросил взгляд на электронные часы-будильник, которые указывали кроме времени и число. И почувствовал себя если не Робинзоном, то персонажем своих прошлых сочинений. Судя по будильнику, за время его путешествия по иным мирам, занявшего, как казалось, не меньше трех, а то и больше суток, в нашем мире прошло… минус четыре часа.

С часами на его руке это никак не стыковалось. На наручных часах прошло восемьдесят два часа. Бред!

— В гробе я видал такие… — начал было он, но не нашелся с определением что же видал в пресловутом «гробе».

Выходило, что он действительно побывал ПО ЧУЖУЮ СТОРОНУ НОЧИ. И дошел до самого ее края.

— Эк меня, блин, — только и смог он сказать по этому поводу.

И как-то так совпало в голове и школьное воспоминание, и неувязка со временем, что понеслись какие-то нехорошие заморочки.

Существует малоизученный феномен рассеянного сознания. Не то чтобы отклонение психики. А такая вот особенность сознания, когда мозг бессознательно суммирует разнообразные факты, даже не отдавая себе отчета в том, что они складываются подспудно в некую логическую систему. А потом человека посещают видения, призраки или что-то в этом роде, которые выкладывают ему эту готовую систему как готовое решение.

Иногда это объясняют единым информационным полем, к которому человек якобы подключается в момент концентрации, иногда посланиями свыше. В действительности просто мозг концентрирует и компилирует огромную массу нахватанных из разных источников фактов. И послания свыше и поле информационное — нечто иное. Не того порядка явления.

И перед Сашкой вдруг прошла вереница из сонма воспоминаний недавно пережитого. И было странное ощущение итога, понимания и окончательного решения. Будто заглянул в конец задачника, в последнюю главу детектива. И ВСЕ понял. При этом не очень понимая, как и собственно что понял.

Бункер и шинель. Процессия рыцарей, будто призраки скользящих по лесу. Амбалы с «Русо-Балтом» и аборигены в хижинах, похожих на термитники. Все, все, ВСЕ, будто яркие картины кислотного бреда, а не реальности. И только части всего этого складывались воедино. Только части имели значение.

Целое не имело смысла. Но части врастали друг в друга, как пазлы головоломки. Предстояло еще осмыслить эту картину, когда она сложится.

Вспомнился ганфайтер и его таинственное заявление, будто Воронков ему чем-то помог.

Чем?

И еще нарвалы. Им, видишь ли, Сашка тоже удружил.

Может ли это иметь отношение к временному перепаду?

И потом, как-то выпавшее из логической связки обнаружение «Мангуста» в бункере. Ну, положим, тогда Сашке было, мягко говоря, ни до чего. Доползти бы… А все же «Мангуст» сам, без хозяина проделал огромный путь. И в вымерзшем бункере провалялся не день, не два. Труп-то был иссушен, будто век пролежал.

И внезапно Сашка почувствовал, КАКОЕ значение он имел для… Для кого-то, блин горелый.

Он, решая собственные проблемы, связывал или развязывал какие-то узлы, переводил стрелки, решал и создавал какие-то большие проблемы.

Воронков даже присел как-то беспомощно от этого открытия.

Время.

Оно движется по-разному в разных мирах? И то, что в одном мире час — в другом, вполне возможно — неделя. А может, и год.

И как влияет существо с другой протяженностью времени на другой мир?

Нет… Все равно ни фига не понятно.

Хотя и так уже было самоочевидно, что время течет по-разному. Он это уже заметил. Но как-то не обдумывал, не связывал.