Книга Жизнь после жизни - Кейт Аткинсон

Морису все было нипочем; за него никто не тревожился, а мать — меньше всех.

Боцмана, к несчастью, оставили у Коулов.

Как повелось испокон веков, песок из рва сваливали кучей в центре — он предназначался для строительства крепостных стен. Девочки, липкие от пота, сделали шаг назад, чтобы обозреть бесформенный курган. Памела уже без восторга возвращалась мыслями к башням и зубчатым парапетам, а красавицы в мантильях и вовсе стали казаться лишними. Урсуле что-то напомнил этот курган, но что же? Нечто знакомое, но расплывчатое и неопределенное. Подобные ощущения возникали у нее нередко, как будто их с усилием вытаскивали из тайника. Она думала, что такое бывает у всех.

Вскоре это ощущение сменилось боязливостью, к которой примешивалась тень восторга, какая накрывает тебя в грозу или при виде морского тумана, ползущего к берегу. Опасность могла исходить откуда угодно: от облаков, от волн, от крошечных яхт на горизонте, от человека-за мольбертом. Она трусцой побежала к Сильви, чтобы та выслушала и разогнала ее страхи.

Урсула, по мнению Сильви, росла своеобразной девочкой, мучимой тревожными фантазиями. Она постоянно задавала странные вопросы: А что мы будем делать, если начнется пожар? А если наш поезд потерпит крушение? А вдруг река выйдет из берегов? Сильви уже поняла, что лучше не отмахиваться, а переводить ответы в практическую плоскость (Ничего страшного, милая: соберем вещички, выберемся на крышу и переждем).

Между тем Памела стоически продолжала копать. Мистер Уинтон с головой ушел в искусство, прописывая детскую панамку. По счастливому совпадению эти девочки выбрали для своей возни место в самом центре его композиции. Он уже придумал название. «Раскопки». Или так: «Раскопки на берегу».

Сильви, задремавшая над «Тайным агентом», была недовольна, когда ее разбудили.

— Ну, что еще? — спросила она.

Окинув взглядом берег, она увидела, что Памела копается в песке. Отдаленные вопли и гиканье указывали на присутствие Мориса.

— А Роланд где? — спросила Сильви.

Урсула огляделась в поисках их преданного раба, но того нигде не было.

— Пошел искать подъемный мост.

Сильви уже вскочила, тревожно озираясь:

— Что-о-о?

— Подъемный мост, — повторила Урсула.

Оставалось только предположить, что он увидел в море кусок дерева и ринулся за ним в воду. Чувство самосохранения было ему неведомо; плавать он, конечно же, не умел. Будь с ними на пляже Боцман, он бы, не считаясь с опасностью, по-собачьи разрезал волны и вытащил Роланда на сушу. В отсутствие Боцмана «Арчибальд Уинтон, акварелист-самоучка из Бирмингема», как сообщила местная газета, попытался спасти ребенка («Роланда Тодда, четырех лет, приехавшего с родными на отдых»). Отшвырнув кисть, он бросился в море и вытащил мальчика из воды, «но, увы, слишком поздно». Заметка была аккуратно вырезана и сохранена для показа в Бирмингеме. Газетная колонка высотой в ладонь представляла мистера Уинтона и героем, и художником. Он уже воображал, как будет скромно отвечать: «Что вы, это пустое» — и впрямь, он же никого не спас.

Урсула смотрела, как мистер Уинтон выходит из воды, неся на руках безжизненное тельце Роланда. Памела с Урсулой думали, что сейчас время отлива, а в действительности начался прилив, который наполнил ров и уже лизал кучу песка, доживавшую последние минуты. Мимо прокатился ничейный обруч, гонимый ветром. Урсула вглядывалась в море, а у нее за спиной разношерстная компания незнакомцев пыталась оживить Роланда. К ней подошла Памела, и сестры взялись за руки. Их ступни оказались в воде. Если бы только они не занялись этим замком, подумала Урсула. А ведь казалось, что так здорово придумано.

* * *

— Очень жаль вашего мальчика, миссис Тодд, — пробормотал Джордж Гловер, прикасаясь к несуществующей шляпе у себя на голове.

Сильви снарядила экспедицию, чтобы понаблюдать за жатвой. Им всем требовалось стряхнуть оцепенение скорби, сказала она. После того как утонул Роланд, лето, конечно, пошло насмарку: отсутствие Роланда ощущалось гораздо сильнее, чем его присутствие.

— Вашего мальчика? — прошипела Иззи, когда Джордж Гловер вернулся к своим трудам.

Она приехала на похороны в изысканном траурном костюме и рыдала у маленького гроба: «Мой мальчик, мой мальчик».

— Это был мой мальчик, — яростно вскинулась Сильви, — и не смей говорить, что он был твоим.

Впрочем, она со стыдом осознавала, что горевала о Роланде меньше, чем — не приведи господь — о родном ребенке. Но это же естественно, правда? Когда его не стало, все наперебой начали его присваивать. (Даже миссис Гловер и Бриджет — если бы кто-нибудь их услышал — тоже не считали его чужим.)

На Хью тяжело подействовала гибель «мальчонки», но он понимал, что ради своей семьи должен держаться как ни в чем не бывало.

К досаде Сильви, невестка у них задержалась. В свои двадцать лет она «засиделась» под материнским кровом и ждала появления хоть какого-нибудь мужа, который вырвал бы ее «из когтей» Аделаиды. В Хэмпстеде строжайше запрещалось упоминать Роланда, и теперь Аделаида объявила его смерть «благом». Хью жалел сестру, а Сильви разъезжала по окрестностям в поисках подходящего землевладельца, желательно терпеливого, как баран, — только такой смог бы мириться с Иззи.

В удушающую жару они брели полями, перелезая через каменные ограждения и переходя вброд речушки. Сильви сделала перевязь из шали и несла с собой младенца. Ноша оказалась довольно тяжелой, но не тяжелее корзины для пикника, которую тащила Бриджет. Боцман послушно трусил рядом: он был не из тех собак, что убегают вперед; его делом было прикрывать тылы. Растерявшись от исчезновения Роланда, он теперь стремился не допустить новых потерь. Иззи плелась сзади — у нее уже пропал всякий интерес к пасторальным сценам. Боцман по мере сил ее подгонял.

Их путь был унылым, да и пикник оказался не лучше, потому что Бриджет забыла сэндвичи.

— Как тебя угораздило? — сердилась Сильви; в результате они съели пирог со свининой, который миссис Гловер просила передать Джорджу. («Ради бога, ей ни слова», — сказала Сильви.)

Памела оцарапалась о ежевичный куст, Урсула обожглась крапивой. Даже всегда жизнерадостный Тедди, перегревшись на солнце, раскапризничался.

Джордж принес им посмотреть двух совсем маленьких крольчат и спросил:

— Не хотите взять их себе?

А Сильви как отрубила:

— Нет, спасибо, Джордж, они либо подохнут, либо расплодятся — и то и другое нежелательно.

Памела горько заплакала и успокоилась лишь после того, как ей пообещали котенка. (К удивлению самой Памелы, обещание это было выполнено: котенка вскоре принесли с фермы при соседнем имении — Эттрингем-Холле. Неделю спустя он в судорогах умер. Похороны организовали по всей форме. «На мне лежит проклятие», — объявила Памела, обычно совсем не склонная к аффектации.)