Книга Театр теней - Кевин Гилфойл

Вокруг, бросив прямо на мокрый песок одеяла, лежали, обнявшись, парочки. Приглушенные вскрики вперемешку со звуками музыки подсказывали, что вечеринка по случаю окончания школы, начавшись на Сент-Пол-роуд, 415, переместилась на пляж.

— Разве мне есть что праздновать, Джастин? — поинтересовался Дэвис.

— Ну конечно. Койна арестовали и, если верить газетам, уже признали виновным. Цитирую: «Суд, вероятно, будет простой формальностью».

— А как же твоя теория?

— В каком смысле? — Джастин улыбался, как комик, который ждет, пока до аудитории дойдет его шутка.

— Ты же говорил: пока Койн убивает в «Теневом мире», он не чувствует потребности убивать в реальности. Разве Койн не совершил убийство в игре совсем недавно? В тот вечер, когда он напал на Сэлли?

— Ну, это же не точная наука, — усмехнулся Джастин.

— Ерунда. Вся твоя теория о маньяке в реальности — убийце в «Теневом мире» — ерунда. — Он отвернулся и вдавил ботинок во влажный песок. Остался четкий отпечаток, был виден каждый бугорок и каждая впадина его подошвы. — Я знаю, что это сделал ты, — будто нехотя сказал Дэвис, понимая, что обвинение уже нельзя взять назад. Теперь между ними все изменится.

Дэвис готов был признать, что у него нет никаких доказательств. Более того, пока эта мысль не пришла ему в голову, он даже представить себе не мог, что Джастин на такое способен. Конечно, он читал отчеты о психическом развитии Джастина и волновался когда-то, узнав об исчезавших в окрестностях дома Финнов домашних животных. Они с Джоан постоянно спорили: повторит ли Джастин судьбу донора? И все же такой вариант развития событий казался им маловероятным. В глубине души Дэвис никогда не допускал даже мысли о том, что их самые черные страхи станут реальностью.

И вот правда обрушилась на него, и он уже начал с ней смиряться. Сомнения овладели им, едва он услышал от Марты Финн, что Джастин употребляет наркотики. Матери чувствуют своих сыновей. Джастин не принимал наркотики, но с ним действительно творилось неладное.

С того самого дня, когда Джастин постучал в его дверь, их объединяли не факты и доказательства, а некие априорные истины. Одна из них: Сэм Койн убил Анну Кэт, дочь Дэвиса. Наверняка было правдой и то, что он убивал других девушек. Целый год они с Джастином хранили эту страшную тайну. Ею ни с кем нельзя было поделиться, и Дэвис воспринимал это как кару. Кару за то, что он так эгоистичен. За то, что он плохой муж и посредственный отец. Когда-то идея найти и разоблачить убийцу Анны Кэт стала его религией; но прошло время, и он сделался безропотным, как монах, и молчаливое знание правды было ему единственной наградой. У них с Анной Кэт остался один, последний секрет — лицо и имя ее убийцы.

Но он не учел, что есть еще и Джастин, который подобно евангелисту стремится донести до людей правду любой ценой.

— Я хотел обо всем вам рассказать, — проговорил Джастин.

— Не лги! — отмахнулся Дэвис.

— Нет, серьезно. Мне казалось, что вам будет легче, если я ничего не скажу. Но все равно собирался. Потому что мы еще не закончили.

— Нет, Джастин, нет. Все кончено. Остался только один вопрос: как теперь все исправить.

Джастин рассмеялся и помотал головой:

— А вам кажется, что надо что-то исправлять? Человек, который убил вашу дочь, сядет в тюрьму, возможно, до конца своих дней. Не за убийство Анны Кэт, но все же…

— За убийство, которого он не совершал.

Джастин вскарабкался на дюну и посмотрел на озеро. В темноте оно лишь угадывалось по белым барашкам волн.

— Помните, мы говорили о том, что одно сознание может существовать одновременно в двух телах? — произнес он с высоты. — Я чувствовал его. Когда я убивал ту девушку, я чувствовал Койна. Я понимал его. Понимал, почему он ощущал потребность делать это. Почему маньяк из Уикер-парка вновь и вновь выходит на охоту. Я осознал, каково это — не иметь возможности справиться с собственными желаниями, быть куклой в руках у неведомой силы. Мне было жаль девушку. Правда. Но когда я начал, я испытал что-то вроде азарта. Остановиться было невозможно, так же, как… как перед оргазмом.

Дэвиса затошнило. Он согнулся над высокой травой.

— Простите, — сказал Джастин. — Понимаю, вам тяжело это слышать. Но разве вы не хотели бы узнать, как все было? Мне не известно, почему Койн выбрал именно Анну Кэт, но как только он это сделал, назад пути не было — она должна была умереть. Это было неизбежно, как… как удар молнии. И ни он, ни она не могли противиться неизбежному. Я думал, вас это утешит.

Дэвис ничего подобного даже вообразить не мог.

— Мы должны пойти в полицию, — с трудом выдавил он.

Джастин сбежал с дюны.

— Что, сейчас? И что мы получим в итоге? Койна выпустят, и он снова пойдет убивать. Посадят вас, возможно, пожизненно. Разве это справедливо? По отношению к вам? К Анне Кэт? К вашей жене? К родителям тех дочерей, которых Койн убил или убьет в будущем, если вновь окажется на свободе? Я ведь объясняю. Я почувствовал это: он не остановится.

— А как же справедливость в отношении Дайдры Торсон?

Джастин с шумом втянул носом воздух.

— Вот именно поэтому я и говорю, что мы не закончили. — Его глаза блестели, словно в них переливались слезы. — Доктор Мур, я знаю, что Сэм Койн не перестанет убивать, потому что теперь, когда я убил сам, я тоже не смогу остановиться. — Джастин взял в руку комок слежавшегося песка и принялся крошить его. Он начал объяснять, что задумал, и к тому моменту, когда мальчик закончил говорить, Дэвис не сомневался: именно так все и будет.

Джастину семнадцать

92

Барвик считала, что писать надо только правду, но вся правда никому не известна. Так учил ее еще Большой Роб, и это правило было применимо не только к детективным расследованиям, но и к журналистике. Оба этих занятия предполагают необходимость фиксировать только те факты, которые помогают разобраться в ситуации, и оставлять за кадром то, что затемняет общую картину. Она отлично помнила беседу с военным корреспондентом, только что вернувшимся с войны, отгремевшей не так давно на Востоке: «Я мог бы каждый день присылать по статье, рисуя радужные картины возрождающейся жизни, — сказал он тогда. — Действительно, открывались школы, принимали больных восстановленные госпитали, люди возвращались в свои дома. К управлению страной впервые были допущены женщины, экономика набирала обороты, у людей появилась твердая вера в светлое будущее страны. И в моих статьях не было бы ни слова лжи. Но, на мой взгляд, смотреть следовало глубже, поэтому мое служение правде заключалось в том, что я писал о взорванных автомобилях, терактах и убийствах, коррумпированных политиках и продолжающихся религиозных конфликтах. Такова была реальность, и мой долг состоял в том, чтобы рассказать об этом, пусть даже поступившись менее значительной правдой. Черт побери, да на том пятачке, что выделяют под колонку, не расскажешь всей правды даже о потерявшемся котенке!»