Книга Проект «Феникс» - Франк Тилье

— Понятия не имею. Я с ним незнакома.

Он спустился вниз, в узкий внутренний проход, ничего не ответив и оставив Люси размышлять в одиночестве. Стало быть, там у себя в джунглях Шимо вроде как в ловушке. Когда покушение не удалось, несостоявшийся убийца подкупил военных и, скорее всего, назначил приличную награду за голову антрополога.

Одиннадцать часов спустя катер замедлил ход. Их единственная трапеза состояла из вареной рыбы, приправленной перцем и пряностями, каши из тапиоки и самодельного пива. Порой на берегу что-то сверкало — слюда, золото дураков? Иногда в воде возникали и пропадали кайманы. С каждой минутой Педро все больше удивлял Люси: как ему сейчас-то удается ориентироваться — в этом лабиринте топей, зажатых между гниющими стволами? А проводник хвастался тем, что только он один и может пройти этим путем, выигрывая таким образом драгоценное время.

Они достигли границы неизведанного. Растительность здесь перекрывала все: небо, воду, землю. Корни пили из реки, вгрызались в почву, наступали. Лианы свисали до воды, напоминая гигантские сталактиты, искривленные ветки касались черной поверхности. Невероятный мир, мир, враждебный любой форме человеческого существования.

И вот в нескольких метрах от берега Педро повернул судно градусов на тридцать и бросил якорь.

— Мы всегда причаливаем в этом месте, — объяснил проводник Люси. — Дальше вплавь уже не проберешься. Через три часа стемнеет, переночуем здесь, а завтра двинемся дальше.

Раздалось потрескивание, самое обычное, как показалось Люси, вспорхнули какие-то птицы огненного цвета, и тут внимание ее привлекли небольшие черные обезьянки с белыми мордами. Это же те самые белолицые капуцины с кассеты «Феникс № 1» наблюдают за ними! Педро глядел в другую сторону, куда-то в глубину джунглей. Внезапно глаза его сузились, он сдернул с плеча винтовку и проверил заряд. Люси, задрожав, посмотрела в том же направлении:

— Что там? Вы что-нибудь увидели?

Проводник потихоньку указал на огромные листья банановых пальм, которые качнулись справа, качнулись слева и замерли.

— Думаю, нам не придется ни ждать завтрашнего дня, ни идти чересчур долго. Они уже здесь.

54

Вирус… Это слово билось в мозгу комиссара, не давало покоя.

Вирус, явившийся из другой эпохи, старый как мир, тот самый вирус, который, вероятно, поразил кроманьонца из пещеры, и превратил его в опьяненное собственной жестокостью чудовище. Но что это за вирус? Не им ли заразили Грегори Царно и Феликса Ламбера? Откуда он взялся? Как он распространяется?

В дороге бригадир уголовного розыска и комиссар почти не разговаривали, каждый был погружен в собственные мысли. Шарко думал о Люси. Сейчас она уже, должно быть, добралась до границы Неизведанного. Хрупкая, маленькая, беспомощная. Как она выпутается из всего, что на нее навалилось? А если случится несчастье? Если ее ранят или… или даже… Как он об этом узнает?

Наконец они приехали. В предбаннике лаборатории натянули на себя комбинезоны, обеспечивающие стерильность.

— Ты уверен, что мы ничем не рискуем, входя туда? — решился-таки спросить Шарко. — Я имею в виду, мы… не подцепим этот вирус?

— Он не летает по воздуху и не передается при соприкосновении с пораженным объектом, если тебя это волнует. Ну и потом, все ведь под контролем.

Шарко надел высокие бахилы.

— А расследование как? Где вы сейчас? Далеко продвинулись?

— Ты готов? Тогда пошли!

Они миновали тамбур и оказались в лаборатории молекулярной биологии. Здесь были представлены все виды ультрасовременных электронных микроскопов, здесь стопками стояли чашки Петри и сотни всевозможных пипеток и пробирок в штативах. Было около четырех пополудни, и в этом мире бесконечно малого царило необычайное возбуждение: сотрудники бегали туда-сюда по комнате, размахивали руками, спорили.

— Им приказано молчать о том, что они открыли, — прошептал Белланже. — Ни единое слово не должно отсюда просочиться. Они уже выбились из сил, но из-за того, что увидели под объективами своих микроскопов, просто-таки на уши встали, потому что сознают: очень возможно, это — открытие века.

К ним подошел чрезвычайно взволнованный Жан-Поль Лемуан. Крепко пожал руку Шарко.

— Объясни ему все в подробностях, — попросил Белланже. — Так, чтобы он как можно лучше разобрался в целях и задачах вашей работы.

— Всё? Даже то, что касается Феликса Ламбера? Но ты же говорил, что…

— Всё.

Заведующий лабораторией в задумчивости почесал подбородок, наверное, обдумывая, с какой бы стороны подойти к поставленной перед ним задаче. Наконец решился и увлек за собой комиссара в относительно тихий уголок.

— Знаете, не так это все просто… Хм… Вы представляете себе, что такое ретровирус?

— Лучше объясните.

— Ретровирусом является, например, вирус иммунодефицита человека, ВИЧ. Ладно, попробую объяснить как можно понятнее… Ретровирусы — это такие крошечные хитрюги, умеющие встраивать собственный геном, то есть собственные А, Т, Ц, Г, в ДНК клетки, которую хотят заразить. Встроенные в клетку, они невидимы для иммунной системы, и та, соответственно, не способна их распознать, начать с ними сражение и уничтожить их. Представьте себе иммунную систему в виде невидимого нам работника, который прочитывает каждую букву нашей ДНК. Так вот, этот работник, не зная, что имеет дело с вирусом — буквы-то все одинаковые! — совершает те же действия, какие совершил бы, обнаружив какую угодно последовательность нуклеотидов ДНК. Он строит белок, которому предстоит, в свою очередь, послужить для возведения всего «здания»: той или иной ткани человеческого организма. Вот только этот белок на самом деле не белок никакой, а вирус, и теперь, выпущенный на свободу, он может заражать другие клетки. Что и делает. Этот процесс воспроизводится бесконечно, и в результате мы получаем (вспомните СПИД) практически полное отсутствие иммунной защиты организма. Такова — в самом грубом и упрощенном виде — стратегия ретровируса. И еще одно уточнение: когда ретровирус встраивается в геном половой клетки, его называют эндогенным, потому что он передается по наследству, из поколения в поколение. Он прячется в эмбрионе, продукте слияния клеток отца и матери, и пробуждается, когда угодно ему самому, — может, через двадцать лет, может, через тридцать…

Эмбрион… Комиссар сразу же вспомнил об окончившихся трагически родах Аманды Потье и матери Феликса Ламбера, об унесшей жизни этих женщин кровопотере. А вдруг это как-то связано? Белланже принес Лемуану и Шарко кофе, микробиолог отхлебнул глоток и продолжил:

— Но вернемся к нашим баранам. До совсем недавнего времени считалось, будто девяносто пять — девяносто шесть процентов последовательностей ДНК в геноме человека составляет «мусор»: эти последовательности не несут никакой информации, а значит, вроде бы и не нужны. Потому и называли такую ДНК «мусорной». Вполне официально. Иными словами, получалось, что все качества, передающиеся нам по наследству: те тридцать тысяч генов, которые обеспечивают нам голубые или карие глаза, светлые или темные волосы, высокий или низкий рост, все, что заключено в сорока шести хромосомах, все, так сказать, полезное, — это какие-то ничтожные четыре-пять процентов. Остальная ДНК — так, украшения, обломки…