Книга Без срока давности - Владимир Бобренев

Продолжить и развить идеи Нюрнберга, возвыситься до уровня величайшего юриста современности Роман Андреевич не сумел. Ни тогда, в 1953-м, ни в 1962-м.

Глава 24

Разобравшись с главными лицами карательного режима, Хрущев проявил некую «снисходительность» к его второстепенным лицам, и прежде всего к проводникам и исполнителям их воли — Судоплатову, Эйтингону, Могилевскому. Жизнь им сохранили. Эйтингон вскоре оказался во Владимирской тюрьме. Туда же возвратили «досиживать» свой срок и «доктора» Могилевского, правда, не сразу. Павлу Анатольевичу Судоплатову тоже пришлось провести в ней немало лет, только вот присоединился он к своей компании во Владимирском централе гораздо позднее. Судьба генерала Судоплатова заслуживает того, чтобы познакомиться с ней несколько подробнее.

Как свидетельствуют архивы, сразу же после ареста в августе 1953 года с Павлом Анатольевичем стало происходить что-то непонятное. Уже во время предварительного следствия администрация Бутырской тюрьмы, где содержался этот высокопоставленный узник, представила прокуратуре заключение комиссии своей санитарной части. В этом медицинском документе говорилось, что «Судоплатов П. А. обнаруживает признаки легкого реактивного состояния с чертами установочного поведения». Комиссия рекомендовала изменить заключенному режим. Но через несколько месяцев он «стал обнаруживать своеобразное поведение с отказом от пищи, в силу чего был переведен из тюрьмы в психиатрическое отделение Бутырской тюрьмы».

Так записано в документе. Затем заключенного отправляют из Бутыркок в Ленинград, где помещают в тюремную психиатрическую больницу. Здесь Судоплатову пришлось пробыть более полутора лет. В течение этого времени его подвергали активной электрошоковой и сонной терапии, психотерапии, другим видам специального лечения. Для обследования заключенного привлекли авторитетную комиссию из виднейших советских психиатров. Вот выдержки из акта от 17 января 1957 года: «Психическое состояние П. А. Судоплатова выражалось долгое время однотипно, клинически скудной симптоматикой, глубокого торможения (ступор). Внешне находился в согбенной позе, с низко опущенной головой, закрытыми глазами, складкой сосредоточения на лбу. На вопросы словесно не отвечал, на обращения давал однотипную реакцию: вздрагивал, глубоко вздыхал, иногда со слезами на глазах…»

Не будем утомлять читателей подробным изложением достаточно объемного медицинского заключения. Ограничимся еще одной цитатой из этого примечательного документа:

«По существу инкриминируемых деяний соблюдал должную конспирацию, но в обобщенных выводах отводил себе пассивную роль исполнителя, беспощадно порицал себя в своеобразном понимании служебной дисциплины и абсолютной подчиняемости».

Сложно сегодня судить об истинных возбудителях того «ступора», еще труднее — о действительном психическом состоянии пациента. Похоже, сами эксперты поначалу нё сумели определиться в этом. И все же хотелось бы снять некоторые вопросы относительно вменяемости Судоплатова и не сомневаться в его психической полноценности. Очевидно, речь можно вести только о временном душевном расстройстве, обусловленном неблагоприятной ситуацией, причины которого очевидны. К такому же мнению в конечном счете склонились и врачи. Окончательный их вывод состоял в следующем: «Заключенный Судоплатов Павел Анатольевич продолжает находиться в состоянии реактивного психоза с элементами депрессии. В связи с тем что заболевание приняло упорно затяжное течение, целесообразно перевести его на принудительное лечение с изоляцией и содержанием на общем лечебном режиме с терапевтическими целями». То есть снова никакой конкретики. Похоже, эксперты решили просто избавиться от непонятого ими большого.

Конечно, можно сколько угодно спорить относительно состоятельности и объективности выводов психиатров того времени. Тогда ведь многих людей, находившихся в здравом рассудке, зачисляли в категорию психически неполноценных личностей и надолго изолировали от общества. Партгосноменклатура командовала и здесь.

Судоплатову пришлось провести в психушке еще более полутора лет. После этого, 12 сентября 1958 года, он все же предстал перед советским «правосудием». Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла ему обвинительный приговор. Получается, к этому времени он выздоровел окончательно?

Генерала признали виновным по все той же злосчастной 58-й статье Уголовного кодекса (времена меняются, а статьи — нет) и приговорили к пятнадцати годам лишения свободы с отбытием наказания в тюрьме. Отобрали все награды, лишили чинов и воинского звания.

В обвинительном заключении внимание автора привлек небольшой абзац: «Установлено, что Берия и его сообщники совершили тяжкие преступления против человечества, испытывая смертоносные, мучительные яды на живых людях. Специальная лаборатория, созданная для производства опытов по проверке действия яда на живом человеке, работала под наблюдением Судоплатова и его заместителя Эйтингона с 1942 по 1946 год, которые от работников лаборатории требовали ядов, только проверенных на людях…»

Во время суда в качестве свидетеля привезли и Григория Моисеевича Могилевского. В своей книге воспоминаний Судоплатов воспроизводит свидетельские показания бывшего начальника лаборатории:

«Он показал, что консультировал меня в четырех случаях. С разрешения председателя я спросил его: был ли он подчинен мне по работе, были ли упомянутые им четыре случая экспериментами над людьми или боевыми операциями и, наконец, от кого он получал приказы по применению ядов? К моему удивлению, адмирал поддержал меня (речь идет о члене суда вице-адмирале Симонове. — Авт.)».

Далее подсудимый генерал пишет, что вызванный в суд свидетель «начал плакать. Сквозь слезы он признал, что эксперименты, о которых идет речь, на самом деле были боевыми операциями, а приказы об уничтожении людей отдавали Хрущев и Молотов. Он рассказал, как встречался с Молотовым в здании Комитета информации, а затем, вызвав гнев председателя суда, упомянул о встрече с Хрущевым в железнодорожном вагоне в Киеве. Тут Костромин (председатель суда, заместитель председателя Военной коллегии Верховного суда СССР. — Авт.) прервал его, сказав, что суду и так ясны его показания».

К сожалению, об этих встречах в уголовном деле Могилевского нет ни единого слова. Если оно так и было, тогда нетрудно представить себе, какую роль отводили упомянутые государственные деятели «Его Величеству Яду» в решении своих вопросов, коль скоро они не гнушались общаться с главным отравителем страны.

Как пишет в своих воспоминаниях Павел Судоплатов, тогда «плачущего свидетеля» увели. Они встретились снова через три года во Владимирской тюрьме.

Судоплатов очень метко характеризует жуткое состояние Григория Моисеевича, которое ему пришлось испытать после вновь перенесенных потрясений. Сначала надежда на освобождение, перевод из Владимирской тюрьмы в Москву — и вдруг новые допросы, новое расследование, в процессе которого его начали «подверстывать» к делу Берии и Меркулова. Тут можно ждать и «вышки». Стоит только представить, сколько пережил Могилевский, когда его таскали по разным кабинетам и всерьез проявили интерес к деятельности лаборатории «X». Ему чисто по-человечески не хотелось топить тех, кто благоволил к его судьбе в конце тридцатых и в военное время, но он не мог и сопротивляться прокурорско-следственной машине.