Книга Прах к праху - Элизабет Джордж

— Сегодня во второй половине дня мне позвонила Джин, — проговорила Мириам. — Она сказала, что вы забрали Джимми. Джимми. — Руки у нее задрожали, и она крепче стиснула мяч. — Я обнаружила, что все-таки состарилась, инспектор. Я больше ничего не понимаю. Мужчины и женщины. Мужья и жены. Родители и дети. Ничего не понимаю.

Линли воспользовался данным вступлением, чтобы спросить, почему она не рассказала о визите своей дочери в ночь смерти Флеминга. Минуту она молчала, потом пробормотала упавшим голосом:

— Значит, вы разговаривали с Оливией.

Он дважды беседовал с Оливией, и поскольку в первый раз она солгала о том, где находилась в ночь убийства Флеминга, ему стало интересно, о чем еще она может лгать. И о чем может солгать, если уж на то пошло, мать Оливии, которая, как выяснилось, тоже солгала.

— Я намеренно опустила данный факт, — произнесла миссис Уайтлоу. — Я не солгала.

Она продолжала говорить, практически повторяя слова своей дочери, хотя более спокойно и сдержанно, что ее визит не имел отношения к делу, что обсуждение его с Линли нарушило бы права Оливии на частную жизнь. А у Оливии было такое право, заверила миссис Уайтлоу. Это право — одно из того немногого, что ей оставалось.

—Я потеряла их обоих. Кена… Кена сейчас. А вскоре… — Она прижала мячик к груди, словно он помогал ей продолжать. — А вскоре уйдет и Оливия. И таким страшным образом, что когда я думаю об этом… с трудом заставляю себя это делать… лишиться контроля над своим телом, утратить гордость, но до последнего вздоха полностью сознавать эти унизительные утраты… Потому что она была такой гордой, моя Оливия, такой высокомерной, она была необузданным существом, которое годами коверкало мою жизнь, пока я уже больше не могла этого выносить и благословила тот день, когда она наконец оттолкнула меня так, что я нашла силы окончательно порвать с ней. — Казалось, Мириам Уайтлоу сейчас потеряет самообладание, но она взяла себя в руки. — Нет, я не сказала вам об Оливии, инспектор. Я не смогла. Она умирает. Мне и так было достаточно тяжело говорить о Кене. А разговор еще и об Оливии… Я бы этого не вынесла.

А сейчас вынесла, подумал Линли. И спросил, зачем приезжала Оливия. Помириться, ответила миссис Уайтлоу. И попросить о помощи.

— Которую будет гораздо легче оказать ей теперь, когда Флеминга не стало, — заметил Линли.

—Почему вы мне не верите? — устало спросила миссис Уайтлоу, отвернув от него голову, покоившуюся на подголовнике. — Оливия не имеет отношения к смерти Кена.

— Возможно, не сама Оливия, — сказал Линли и подождал ее реакции. Реакция выразилась в застылости — голова по-прежнему повернута в сторону, рука все так же прижимает к груди крикетный мяч. Прошла почти минута, отсчитанная дедовскими часами, прежде чем Мириам Уайтлоу спросила, что он имеет в виду.

Тогда он сказал ей, что Крис Фарадей тоже уезжал на целую ночь. Знала ли об этом миссис Уайтлоу?

Нет, не знала.

Линли не добавил, что у Фарадея есть алиби. Но именно алиби Фарадея не давало Линли покоя с тех пор, как они с Хейверс покинули баржу в первый раз.

Рассказ Фарадея о том, где он был и что делал в среду ночью, звучал слишком уж заученно. Он излагал его почти без запинки. Список присутствовавших на вечеринке, список взятых напрокат фильмов, название и адрес видеомагазина. Сама легкость, с которой Фарадей рассказывал о проведенном вечере, отдавала старательностью предварительной заготовки. Особенно памятливость в отношении названий фильмов: ведь это была не голливудская продукция для большого экрана, а мелкие порнографические поделки, типа «Бетти покоряет Бангкок» или «Страсти на Диком Западе» или какие там еще фильмы перечислял Фарадей. И сколько он их перечислил без всякого усилия? Десять? Двенадцать? Сержант Хейверс не верила, что они смогут проверить все это в магазине, если у Линли возникнут трудности с подтверждением истории Фарадея. Но Линли не сомневался, что магазинные записи покажут — эти фильмы действительно были взяты напрокат или Фарадеем, или одним из его приятелей из приведенного им списка. Что и являлось главной проблемой. Слишком уж идеальное алиби выстраивалось.

— Друг Оливии? — переспросила миссис Уайтлоу. — Но почему вы задержали Джимми? Джин сказала, что вы увезли Джимми.

Только для беседы, объяснил ей Линли. Иногда разговор в Нью-Скотленд-Ярде помогает освежить память. Происходило ли еще что-нибудь в среду вечером, о чем миссис Уайтлоу хотела бы сейчас сообщить? Что-нибудь, о чем она умолчала во время их предыдущих бесед?

Нет, ответила она, ничего. Теперь он знает все.

Линли больше ничего не сказал, пока они не подошли к входной двери, где лампа светила ей прямо в лицо. Он уже взялся за дверную ручку, когда, осененный внезапным воспоминанием, повернулся и спросил:

— А Габриэлла Пэттен вам не звонила?

— Я не разговаривала с Габриэллой несколько недель. Бы нашли ее?

— Да.

— Она… Как она?

— Не в том состоянии, в каком ожидаешь найти женщину, потерявшую мужчину, за которого собиралась замуж.

— Что ж, — заметила она. — Это же Габриэлла, не так ли?

— Не знаю, — ответил Линли. — Это Габриэлла?

— Габриэлла не стоила грязи на обуви Кена, инспектор, — заявила миссис Уайтлоу. — Я только хотела, чтобы Кен сам это увидел.

— Он был бы жив, если бы увидел это?

— Думаю, да.

В ярком свете прихожей Линли разглядел на лбу миссис Уайтлоу свежий порез. Пластырь был налеплен у самой кромки волос. Сквозь марлю проступила капля крови — запекшаяся, темно-коричневая, словно злокачественная родинка. Миссис Уайтлоу провела по пластырю пальцами со словами:

— Это было легче.

— Что?

— Причинить себе эту боль. Чем терпеть другую. Линли кивнул.

— Так всегда бывает.

Линли поудобнее устроился в своем кресле в гостиной на Итон-террас, Вытянул ноги и задумчиво посмотрел на графин с виски, стоявший рядом со стаканом. На время сдержал желание выпить, подперев подбородок пальцем и разглядывая узор эксминстерского ковра. Он думал о правде, полуправде и лжи, о вере, за которую мы цепляемся и которую публично исповедуем, и о том, какой пугающей, безжалостной, неумолимой силой может стать любовь, когда отдаешься ей с излишней страстью, когда отвергнуто некогда взаимное чувство или же когда оно остается вовсе без ответа.

Убийства же, как правило, в качестве искупительной жертвы слепая любовь не требует. Подчинить себя личности и воле другого человека можно множеством других способов. Но когда безоглядная преданность становится неодолимой, последствия пренебрежения бывают катастрофическими.

Если именно это лежало в основе убийства Кеннета Флеминга, тогда его убийца должен был одинаково любить и ненавидеть его. И лишение его жизни было для убийцы способом соединиться с жертвой, установить нерасторжимую связь с его телом и душой, навсегда слившись с умершим в смерти так, как этого нельзя было достичь в жизни.