Книга Крылья - Мария Герус

Крепкая рука господина Луня пришлась весьма кстати. Орущих птиц он знал по именам, змеи на поверку оказались шустрыми молодыми лягушками, а чудища из кустов куда-то исчезли, должно быть, убоявшись мощи пресветлого крайна.

Жданке, которая плелась позади всех, оставалось только завидовать черной завистью и вздыхать. Вздохи были тяжелыми, основательными, но крайн упорно не обращал на них никакого внимания. Стало быть, не простил и прощать не собирался. Зато Варка сжалился, нырнул под елки, вернулся с пригоршней нежно-зеленой кислицы. Жданка принялась жевать тонкие кисло-сладкие стебельки и на время утешилась.

Таким порядком они и вышли на горячий, распаренный, пахнущий вольной травой косогор. Вдали, над лесами и полями Пригорья громоздились белые башни Жданкиной тучи. Где-то над Язвицами стояла радуга. В Починке-Нижнем по-прежнему было пусто. Ворота аккуратно завязаны веревочкой, дверь заперта, и даже сад гол и печален, как поздней осенью. Ни цветка, ни листика…

Господин Лунь веревочку развязал, шагнул внутрь.

– Теть Тась, – зычно позвал он, – ты где?

– Да нету тут никого… – пробормотал Варка.

В траве у забора произошло некое шевеление, и перед изумленной компанией, медленно разогнувшись, предстала маленькая женщина в серой посконной рубахе, основательно перепачканной землей и зеленью. Голова ее была повязана большим белым платком, концы платка парили над сухоньким личиком как заячьи уши.

– Никак крестничек, – звонко, по-молодому пропела она, – явился все-таки.

– Явился, теть Тась. Дело у меня к тебе.

– Ara. A без дела и не заглянул бы, анчутка беспамятный. Я-то, дура старая, жду, жду… Все глаза проглядела…

С этими словами она решительно двинулась к Варке и крепко прижала его к себе, оттопырив в стороны покрытые грязью ладони.

– Эй, – перепугался Варка, пытаясь вежливо вырваться из внезапных объятий, – вы чего?!

– Ох, теть Тась, – печально вздохнул крайн, – меня, выходит, уж и узнать нельзя.

Старушка выпустила немедленно отпрыгнувшего подальше Варку и теперь стояла, растерянно щурясь.

Крайн шагнул вперед, взял за руки, развернул к себе, близко заглянул в глаза:

– Да ты видишь меня?

– Теперь вижу, – сказала старушка и коснулась его лица, оставив на бледной щеке длинный грязный след, – живой вернулся. А мы уж думали, вовсе сгинул. Пятнадцать лет слонялся незнамо где. – Из-под полусомкнутых век бежали медленные старческие слезы. Старушка шмыгнула носом, попыталась вытереть их, но только размазала по всему лицу огородную грязь. – Господин старший крайн строго наказывал, если объявишься, передать, чтоб летел к Конь-камню. Там, мол, тебя встретят. Так ведь сколько лет прошло. Небось, они тебя уже и не ждут.

Крайн покопался в карманах, носового платка, конечно, не нашел и принялся вытирать ее лицо рукавом рубашки.

– А это кто? – спросила тетка Таисья, кивнув в ту сторону, где раньше стоял Варка. – Сынок твой?

– Сынок, – послушно согласился крайн. Варка закатил глаза.

– Я-то по походке узнала. Да еще волос белый… Выходит, ты нашел ее?

– Нашел, – ответ прозвучал слишком резко. Старушка вздрогнула.

– А где… – начала было она.

– Что-то сад у тебя не цветет, – заметил крайн, обратив взор к верхушкам леса.

– Так вымерзло все, – вздохнула тетка Таисья, – позапрошлый год морозы были страшные. Деревья померзли, пчелы погибли…

– Ульи-то целы?

– Целы. Починить-почистить, и будут как новые.

– Это хорошо. Пчел я тебе на днях принесу.

– Неужто у тебя есть?

– У меня нету. Зато в лесу полно.

«И ведь принесет, прямо в пригоршне», – подумал Варка, припомнив шершней, и тут же получил по затылку.

– Чего стоите, ворон считаете? Работы невпроворот.

Никто не спорил. Все послушно потянулись в сад.

Дело уже привычное и, в общем, не самое неприятное. Жданку крайн в последний момент ухватил за косицу, толкнул на крыльцо:

– Сидеть тут, с места не сходить, не шевелиться, ни о чем не думать.

Жданка заулыбалась, села на ступеньку, руки устроила на коленях, сложила лодочкой. Кажется, ее снова замечают и даже согласны разговаривать.

– А эта у тебя что, не крайна? – весело спросила тетка Таисья. – Или еще не умеет ничего?

– Умеет-умеет, – скривился крайн. – Оглянуться не успеешь, как от твоего сада одни горелые пни останутся. Дала б ты ей какую работу попроще, поспокойнее, чтоб руки занять.

– Это можно, – согласилась тетка Таисья, пошарила на крыльце, нащупала Жданкино плечо и потянула ее за собой, – во, глянь, тут морковь полоть надо.

Жданка поглядела на грядку, заросшую кудрявой травкой. Со стороны забора стараниями тетки Таисьи земли было видно побольше, а травка росла пореже.

– Э, – спросила Жданка тихонько, боясь своим невежеством снова вызвать гнев крайна, – полоть – это как?

– Да, – вздохнула тетка Таисья, – как есть крайна. Кроме своего неба, ничего не знаешь. Вот, гляди.

Она опустилась на колени, медленно пропуская травку сквозь заскорузлые пальцы, на ощупь нашла нужное.

– Вот так, морковку оставляешь, остальное выдираешь. Морковку оставляешь, остальное вырываешь. Я-то быстро не могу, не вижу ничего, а ты уж постарайся.

– Ага, – сказала Жданка, плюхнувшись рядом, и задумчиво уставилась на грядку. Морковку, значит, оставляем. Осталось определить, кто из них – морковка. Морковь – это рыжая такая, на базаре пучками продают или мешками, по осени. Ничего рыжего на грядке не было. Вся трава на вид была одинаково зелененькой и кудрявой.

– Посиди, теть Тась, – с крыльца сказал крайн. – Поговори со мной. Пятнадцать лет тебя не видел.

– Больше, милый. Как тебя услали в столицу эту проклятую, так и не видались. Теперь уж я тебя никогда не увижу.

– Давно глазами хвораешь?

– Пятый год. Сначала еще кой-чего разбирала, тогда еще своим домом жила, а теперь и вовсе темно. Теперь Валшек мой меня на зиму к себе забирает. А летом уж тут.

– Совсем ничего не видишь?

– Волосья ваши белые вижу да солнце пятном…

– Лечилась?

– Да какие у нас лекарства. Сок черничный, примочки всякие…

– Не помогло?

– Ничё не помогло. Не та болезнь, видно.

– Дай-ка я гляну. Я, конечно, не травник, но…

– Да уж, ты у нас высоко летаешь…

Фамка брела по саду, трогала кривые стволы в сухих губках лишайника, в желтоватых наплывах смолы на месте сломанных веток. Сад был не мертв, просто очень стар и устал от жизни, от вечных невзгод, ветров и пригорских морозов. То на одной, то на другой ветке попадались живые почки, едва проклюнувшиеся бархатистые листочки, но на большее сил у измученных деревьев не хватало. «Совсем как я, – подумала Фамка, – вроде живые, а вроде нет. Только я-то и не жила никогда».