Книга Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове - Сол Слэш Хадсон

Там стояли целые шеренги оборудования и инструментов. И это было явным признаком того, что у нас с Акселем совершенно разные представления о том, какую музыку мы будем писать. Я готов был использовать «Про Тулз» и вообще что угодно новое – вот только для того, чтобы внедрять новые идеи, нужно изначально быть на одной волне. Мы немного поимпровизировали и даже что-то сочинили. Несколько моих идей, очевидно, понравились Акселю, и их записали и сохранили в «Про Тулз», чтобы он потом над ними поработал.

Каждый вечер мы приходили в разное время, но обычно к восьми вечера, все участники группы гораздо позже. Это было нормой; в студии царила мрачная, печальная атмосфера, и мы даже не знали, в каком направлении двигаться. Я недолго походил туда, а через несколько дней предпочел проводить вечера в стрип-баре за углом и распорядился, чтобы инженеры звали меня, если Аксель решит прийти.

Через десять лет после того, как мы собрали группу, все, что я мог бы назвать Guns N’ Roses, какими я их знал, изменилось. Мы потеряли Стивена, мы потеряли Иззи, а за то время, как мы нашли Мэтта, мы еще успели найти и потерять Гилби. Дафф был единственным элементом тыла, который остался прежним; он был моим другом, единственным, на кого я мог рассчитывать. Но сейчас он вел трезвый образ жизни. В мае 1994 года Дафф оказался при смерти, у него чуть не разорвалась поджелудочная железа. Годы пьянства взяли свое, и если бы Дафф не бросил пить, он бы умер. Мы по-прежнему оставались близки, и все было по-старому, за исключением того, что мы больше вместе не пили. Он изо всех сил старался держать всех вместе и помогать Мэтту, потому что Мэтт не знал, как у Guns проходит процесс сочинения и записи песен. Дафф был единственным якорем, мое же терпение уже трещало по швам.

Пьянство по-прежнему казалось мне веселым развлечением, которому можно предаваться каждый день, хотя начал я пить скорее от безысходности, чем для удовольствия. В любом случае за пределами студии Guns уже почти не общались, так что с самого возвращения я оказался сам по себе. Пил я ужасно много, но выглядел по-прежнему как нормальный человек – нормальный человек, у которого в жилах течет алкоголь, едва разбавленный кровью. Я долго и упорно трудился, чтобы привести себя в такую форму. Мне приходилось это делать, потому что выпивка была единственным, что давало мне хоть какое-то удовлетворение, и затуманивала все проблемы, которые иначе, если бы я позволил себе вернуться к нормальной жизни, мне пришлось бы решать как в группе, так и в остальных сферах.

Все внимание было сосредоточено на том, чтобы группа снова заработала. И в наименее творческой атмосфере, которую я только ощущал за всю историю группы, мы каким-то образом наконец взялись за дело. Мои воспоминания об этом довольно туманны, если не сказать чего похуже, потому что я сделал все, чтобы ничего не помнить. Помню, как приходил в студию и репетировал без всякой цели. Во мне было столько злобы, что она мешала творчеству. В один из немногих случаев, когда мы с Акселем разговаривали о том, чем мы занимаемся, стало предельно ясно, что говорим мы о разных вещах. В который раз я пытался донести до него, что работа с Хьюджем ужасна и ведет нас в творческий тупик.

Слэш с Акселем что-то обсуждают за кулисами во время турне Illusion. Обратите внимание на два литра водки в животе у Слэша

– Тебе не обязательно становиться его лучшим другом, чтобы записать вместе альбом, – предположил Аксель.

– Может, и так, но ведь нужно иметь хоть какое-то взаимное уважение, понимаешь?

То же можно было сказать и о нас с Акселем. Негатив оказался настолько всепоглощающим, что я не мог сосредоточиться на музыке. Накопилось так много обид, изводивших меня, что сохранять спокойствие хотя бы на том уровне, чтобы играть с удовольствием, было почти невозможно. Поэтому я только и делал, что напивался, а потом пытался смириться с тем, чем мы там занимаемся.

Аксель пригласил к нам на репетицию с Полом Хьюджем Закка Уайлда. Он, вероятно, думал, что мне понравится эта идея, потому что Закк был моим другом и я уважал его как гитариста, но проблемы это все равно не решало. Я заговорил о возможности вернуть Гилби, и эта идея была категорически отвергнута. Через Дуга Голдстейна туда и обратно передавались бесконечные сообщения о желаниях, потребностях и идеях Акселя относительно того, что нам следует делать. В тот момент я регулярно «общался» с Акселем только через Дуга. Аксель передавал Дугу сообщение, а Дуг сглаживал углы и доносил информацию до меня. Потом я передавал сообщение обратно, Дуг снова сглаживал углы и доносил его до Акселя, и так по кругу. Иногда я звонил Акселю, но в основном он не брал трубку и так мне и не перезванивал. А когда он появлялся на репетиции, то даже не пел. Мои воспоминания о том периоде настолько смазаны, потому что мы почти не играли. Правда, должен сказать, оборудование там было неплохое. Если подумать, те сессии обходились нам слишком дорого, потому что в основном мы просто уныло сидели и ничего не происходило.

Как бы я ни злился на насильственное возвращение меня домой, чтобы теперь я сидел в студии и ничего не делал, но внутренняя ответственность заставила меня выжать из этого бестолкового времени хоть что-то, хотя мне было ужасно неспокойно. Я не знал, чего ожидать от Закка Уайлда, но надеялся на лучшее. Он отличный парень. Помню, как тусовался с ним в отеле «Сансет Маркиз» в тот вечер много лет назад, когда его взяли гитаристом в группу Оззи. Мы зависали у него в номере и праздновали, а потом он отрубился в ванне, и там я его и оставил. Характер у Закка напоминает Стивена Адлера, только его еще нужно умножить на десять: он не стесняется слов и не боится конфликтов. Ни его, ни Акселя больше недели я не выдерживал. Если не считать этого, то играть с ним в студии «Комплекс» казалось мне бессмысленным. Мы уже не были командой из двух гитаристов, на которой и основаны Guns. Мы были двумя отдельными соло-гитаристами, каждый из которых исполняет что-то свое на своем краю сцены, хотя получилось мощно. Я привык работать и играть с более сдержанным ритм-гитаристом. Если бы мы сотрудничали с Закком, то у нас было бы совсем другое звучание… вроде Judas Priest, например. Даже он чувствовал, что концепция неверна.

– Было круто, – сказал я ему, когда мы немного поимпровизировали. – И совсем по-другому.

– Послушай, приятель, – сказал он. – Все хорошо. Мы могли бы играть вместе, черт побери, это же круто. Но вам с Акселем нужно уладить дела в этой гребаной группе, чувак. Возьмите себя в руки и, черт побери, начните все сначала.

Дело в том, что Акселю необходимо было все контролировать до такой степени, что остальные просто задыхались.

К тому времени все решения относительно «группы» принимали только Аксель и Дуг. Нам с Даффом и остальным участникам решения сообщали по телефону и факсу – Guns N’ Roses официально превратились в диктатуру. Реальность происходящего была непреодолима как зыбучие пески. И у меня не осталось ни единой точки опоры, некуда было применить силу рычага, чтобы вытащить себя оттуда. Задачи звучали просто: нужно найти нового гитариста и записать новый альбом. Но весь процесс диктовал Аксель, и, хотя я знал, что ему нужен мой вклад, я задыхался от напряжения и не мог ясно мыслить. Думаю, в конце концов дело свелось к борьбе за власть между ним и мной, в которой он хотел все контролировать, а я хотел, чтобы мы все делали вместе. Когда речь шла о Guns N’ Roses, публика в основном сосредотачивала внимание на Акселе и мне как ядре группы, и, думаю, Аксель не хотел с этим соглашаться. Но успех, которого добились Guns N’ Roses, был результатом коллективного труда пятерых участников группы, где все были одинаково важны, – мне видится это так. Только такая концепция уже ушла в прошлое, и мне казалось, что я ничего не могу с этим поделать.