Книга Тень разрастается - Антонина Крейн

Пахло морозом и жасмином. Жасмином, кажется, от меня.

Сладко вздохнув, я, наконец, тоже ушла в шалаш. Завернулась в тонну одеял, щедро выданных нам Андрис Йоукли (ее рюкзак был так заворожен, что места внутри было куда больше, чем снаружи), свернулась калачиком и, в странном приступе благодушия вознеся молитву Карланону, уснула…

* * *

Я не знаю, что меня разбудило.

Возможно, та самая пресловутая интуиция, существование которой я отрицала с самых малых лет. Возможно, какой-то звук. Или подружка-унни.

Так или иначе, я подпрыгнула аж на метр. Села, прислушиваясь. Тишина… Я быстро нацепила шапку, варежки и отбросила полог юрты. Лагерь безмолвствовал. Драконы тоже. Они на сегодняшнюю ночь улеглись спать на дальний от нас конец горного плато, туда, где у них как раз находились яичные кладки (на закате нам провели экскурсию). Вернее, со стороны ящеров доносился какой-то тихий рокот, но я догадывалась, что это просто храп.

Я, поколебавшись, решила, что сердце — во всяком случае, мое, — просто так истерить не будет. Мозг — да, у меня шибутной. Люблю загоняться о том и этом. Но чтоб в груди так колотило…. Нет. Что-то определенно не так.

Я пошла по шалашам. Первым был шалаш Андрис. Я откинула полог. Ищейка внутри спокойно спала. Я цокнула языком, обнаружив, что она раздала всем по несколько одеял, а себе оставила лишь одно. Эх, Андрис! Как бы мне так суметь не портить свое к тебе отношение? Такая ты классная. А я то Полынь, то Дахху, то еще кого к тебе ревную. Глупо, даже самой себе признаться стыдно.

Второй шалаш был отведен куратору. Он тоже оказался на месте. Спал как труп, сложив руки крестом на груди, высоко задрав подбородок. Мда.

Дальше Кадия — все чисто. Как всегда, в позе звезды. Вот кому никаких одеял не надо, зря только материал переводим…

Но следующие три юрты меня разочаровали и испугали. Потому что ни Мелисандра, ни Дахху, ни Анте Давьера внутри не обнаружилось. Я честно перекопала шалаши сверху донизу, но, даже если бы все трое любили спать в позе эмбриона, им бы не удалось скрыться от моего всевидящего ока.

— Ну приплыли… — озадаченно протянула я.

Ночь вокруг была безмятежно тиха и темна.

ГЛАВА 31. Чужак

Я присела на корточки перед шалашом Дахху, надеясь, что вблизи смогу разглядеть следы пропавшего друга. Увы! Снежный наст был столь прочным, что никаких отпечатков не оставалось, хоть бы тут и горный тролль сплясал.

Я растерянно побродила вокруг нашего лагеря, натужно вглядываясь вдаль. Плоская драконья равнина хорошо просматривалась — вплоть до зубчатых скал, венчающих ее по кругу, как кремниевая корона.

Ни намека на движение. Темные силуэты спящих в отдалении драконов мирно подымались и опускались в такт дыханию. Перед их стоянкой традиционно дымилась кладка с яйцами.

Возможно, ребята спрятались от моего взора внутри нее или же под боком одного из ящеров. Впрочем, это было бы очень глупо, ибо за вечер в компании драконов мы поняли, что они, за исключением Петра, — отнюдь не благодушные создания. («Запомните правила безопасности в драконьем лагере,» — предупредил привратник Петр, — «Не мешайте драконам-с. Не врите драконам-с. Не перечьте драконам-с. Сжечь нахалов нам куда проще, чем вести дис-с-с-с-спуты о поведении-с»).

Скорее, наша грешная троица свинтила уже далеко-далеко. Но в каком направлении и зачем?

Прикинув варианты, я со вздохом повернулась к фиолетовой юрте, из верхушки которой задорно торчал пучок разноцветных перьев. Зашла внутрь.

— Полынь, проснись! — я наклонилась, чтобы потрясти куратора за плечо. Но он очнулся быстрее: не открывая глаз, перехватил мое запястье и вывернул вбок.

— Уй! — шепотом возопила я.

Полынь открыл глаза.

— Прости, привычка, — дежурно извинился он, — Что случилось? — и тотчас сел, согнувшись четко на девяносто градусов. Так резко, как, согласно сборникам страшилок, садятся покойники в гробу, некстати воскрешенные юморным некромантом…

— Дахху, Мелисандр и Теннет пропали. Ты можешь заглянуть в прошлое, чтобы понять, куда они делись? Такое Умение у Ходящих ведь тоже есть?

— Да, — кивнул Полынь, выкарабкиваясь из-под вороха одеял и споро натягивая сапоги. — Но при условии, что прошло не больше часа.

— Будем надеяться!

Мы вышли из теплой, ароматной палатки в ледяное царство ночи.

Куратор задумчиво потоптался перед шалашом Дахху (это напомнило мне кошек в поисках «хорошего места») и со вздохом сел прямо на снег, сложив ноги бабочкой.

Полынь с трудом задрал толстый рукав ватного пальто и по очереди снял с правой руки свои нескончаемые браслеты. Я с привычным интересом уставилась на его черные татуировки с идиотскими сюжетами: подмигивающие ундины, накаченные гномы, дурацкие цитаты и какие-то шестеренки, под которыми проглядывала, слегка мерцая, наколка-Глазница. Полынь надавил пальцем на изображение одного из кинжалов, будто летящих в нее.

— Редко пользуюсь этим Умением, — пояснил он. — Приходится соблюдать ритуал.

Багровая татуировка потухла, и куратор с шумом вдохнул ледяной воздух. Его зрачки, пульсируя, разрослись, черной пленкой затягивая глаза — получилось вполне себе по-драконьему. Полынь вытащил из-за ворота старинные часы на цепочке и медленно стал откручивать часовую стрелку назад, то и дело замирая. При этом куратор крутил головой, выворачивая ее, как сова, высматривая что-то, недоступное моему взору.

— Ну что там видно? — я заволновалась.

— Вот сейчас ты подло заглядываешь в наши палатки и тем самым грубо нарушаешь личное пространство команды, — цокнул языком куратор и подвинул стрелку еще дальше.

— А теперь? — не сдавалась я.

— Пусто. Никого. Хотя, погоди… О! — в голосе Полыни проскользнуло удивление.

— Что там, что?

— Неважно, — поколебавшись, ответил куратор.

Глаза его, обратившиеся двумя черными лужицами, смотрелись жутко. И печально.

— Это связано с нашими беглецами?

— Нет.

Я присела на снег рядом с Ловчим. Он с любопытством пялился на свою палатку, придерживая часовую стрелку возле отметки получасовой давности. Мне надоело ждать. Извинившись, я нагло потянулась к его часам и по-свойски двинула стрелку дальше:

— Давай уже поторопимся, ладно?

— Какого пепла? — возмутился Полынь.

— Ого! — ахнула я, потому что, стоило мне коснуться Ловчего, как мир вокруг претерпел значительные метаморфозы.

Во-первых, мне, кажется, что-то попало в глаза — что-то вроде линзы, какие студенты Академии любят вставлять в свои зерцала накануне Дня Всех Святых. Я догадалась, что так ощущается «черная пленка».

Во-вторых, действительность потускнела, а на ее место неестественными флуоресцентными красками вылез наш лагерь, каким он был полчаса назад. Новоявленные цвета вселенной были столь кричащими и ненатуральными, что с трудом верилось в их реальность.