Книга Позывной «Крест» - Константин Стогний

И тут же вступил в диалог со спящим Виктором на немецком языке:

— Скажи Гансу, что придет папа и оборвет ему уши! — ласково произнес Мартин.

— Папа не придет. Он всегда занят, — обиженно насупившись, сказал «мальчик».

— Как тебя зовут, юнге? — вкрадчиво спросил Мартин.

— Себастьян… Себастьян Реннер, — ответил подопытный.

Люди в белых халатах с восторгом смотрели на своего шефа. Ужасная вакцина Мартина Скейена начала свое действие. Торжествующий химик-миллиардер бесшумно показал пальцами: «Записывайте». В ответ Билл показал ему включенный диктофон.

— Отлично. — Мартин одобрительно кивнул и продолжил допрос на немецком языке: — А где ты живешь?

— Земля Райнгальд-Пфальц, с отцом на ферме…

— Он что же, немец? — не выдержав, спросил Мэттью.

Мартин приставил указательный палец к губам: «Молчи!»

Подопытный затих, не отвечая ни на какие вопросы.

— Тоны опять падают, — объявил Билл.

— Он опять уходит, — догадался О’Салливан. — Состояние волнообразное.

— Видимо, — согласился Скейен.

Тот, кого уже второй день считали Лавровым, опять набрал воздуха в легкие, и его речь превратилась в цитирование.

Отрывистый лающий звук нацистского оратора удивил и возбудил любопытство присутствующих. Теперь Себастьян Реннер ничего не слышал, только говорил. Связно, предельно четко и громко.

— Что это? — растерянно спросил Билл.

— Это? — улыбнулся Мартин. — Это «Майн кампф», мой друг. Самое что ни на есть точное цитирование творений Адольфа Гитлера. Мальчик читает его, словно молитву…

Вторая цитата из уст мужчины звучала не менее фанатично и дерзко.

— А это… доктор Йозеф Геббельс, кто не знает, — расшифровал своим подчиненным Скейен.

— Если международному финансовому еврейству в Европе и вне ее снова удастся втравить народы в еще одну мировую войну, следствием будет не большевизация и победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе, — продолжал неадекватный Лавров. Или не Лавров, а то, во что он превратился этим вечером.

— Во-о-от. Я же говорил. Это из записок Пауля Йозефа Геббельса, — с какой-то внутренней теплотой объявил Мартин.

— У него артикуляция губ настоящего немца, — заметил О’Салливан.

— А вы что, до сих пор не поняли, что он немец? — опять улыбнулся Скейен. — Он — двойной агент, причем глубоко законспирированный и с явным нацистским воспитанием. Держу пари, что его немецкие документы уничтожены. Его просто не существует. Но это то, что нам нужно.

Скейен, норвежский миллиардер, секретный химик и технократ, восхищался сам собой. Все-таки его труды не пропали даром. Его вакцина работала во всех случаях, даже если возникали непредсказуемые осложнения. И только что он приобрел не подопытного кролика, не агента, а даже союзника.

Мартин тихо и ласково поглаживал спящего Виктора по руке:

— Спокойно, юнге. Спокойно…

* * *

— Вы мне понравились, мистер Лавров. Или, может быть, герр Лавров, судя по тому, что мы услышали от вас. Ну, если вам угодно, не раскрывайтесь до конца — это сути не меняет.

Виктор и Мартин Скейен сидели в широченных мягких креслах и смотрели в окна роскошного пентхауса где-то посередине небоскреба Бурдж-Халифа. Но даже отсюда один из крупнейших городов ОАЭ был виден как на ладони.

— Люблю высоту, — ответил Виктор. — В ней есть что-то волнующее и дающее надежду жить и бороться. Вы позволите?

Лавров указал на небольшой столик, где стоял графин с дорогим вином.

— О-о-о! Для вас, мой друг, все что угодно, — засмеялся Мартин. — Тем более что мы уже все знаем о вас. На кого вы работаете?

Миллиардер ожидал, что этот вопрос заставит расслабленного Виктора вздрогнуть и пролить вино, которым он наполнял фужер, но ошибся.

— В смысле? — Виктор, делая глоток из фужера, сделал вид, что не понял.

— Вы же… Себастьян Реннер? — вдруг заговорил на немецком Скейен. — Вы из «Штази»?

Мартин, конечно, знал, что часть архивов восточногерманской разведки была уничтожена сразу после падения Берлинской стены, и, попадая пальцем в небо, задел собеседника за живое.

— Чего вы хотите от меня? — строго спросил по-немецки Виктор, играя желваками.

«Кажется, в цель…» — ухмыльнулся про себя Мартин.

— Я предлагаю вам работать со мной. И не спешите отказываться сразу. Подумайте, — взглянув на Виктора в упор, сказал миллиардер. — Ваши идеи близки мне по духу и наиболее точно отражают сущность современного мира. Когда-то «Майн кампф» была моей настольной книгой. А вы, я вижу, преуспели в этом даже больше.

— Так это вы охотились за подголовным камнем? А Густав отдал его мне, — перевел разговор на другую тему Виктор.

— Помилуйте, зачем мне это? То были игрушки Густава Стурена, которые меня никогда не интересовали. Что значит ваш подголовный камень Иешуа? Безделушка. Разве может энергетическая субстанция из космоса помешать настоящей науке?

— Наука бессильна перед космосом, и вы этого не можете не знать, мистер Скейен.

— Смотря какая наука. — Уголки его губ опустились вниз в неком пренебрежении. — Что вы называете наукой? Жалкие изыскания этого старого еврея Эйнштейна?

— Вы называете жалкими изысканиями теорию относительности?

— Он не знал и тысячной доли того, что происходит благодаря этой теории, и не имел права называть ее своей.

— Хорошо. А как же Менделеев?

— Таблица периодических элементов? Неужели вы думаете, что может быть правдой то, что человек увидел во сне? — засмеялся Мартин.

— Но этой неправдой пользуется весь научный мир, — возмутился Лавров.

— Не смешите меня, мистер Лавров. Наша наука настолько слаба, что не в состоянии просчитать самого элементарного. Ну, хотя бы природу шаровых молний, даже дождь, снег, ветер…

— А вы что же, можете? — насмешливо спросил Лавров.

— Я над этим работаю, и есть определенные успехи.

— Благодаря вашей химии?

— И ей в том числе.

— Вы что же, похитили записи Николы Теслы, когда он умер у себя в гостиничном номере? — продолжал насмехаться Лавров. — Знаете секрет вечной молодости?

— Тесла совершил грубейшую ошибку. Записывал свои открытия…

— А как лучше их хранить?

— Вот здесь, — постучал указательным пальцем по лбу Скейен.

Виктор смотрел на этого химика, совершенно спятившего, как ему показалось вначале. Но нет, он не был сумасшедшим. Он знал, о чем говорил, и то, что он находился на несколько ступеней выше, чем официальная наука, пугало.