Книга Академия пурпурной розы - Анна Снегова

Но. Глаза Морвина были по-прежнему закрыты. И он не сказал мне ни единого нежного слова — не было ни привычных подтруниваний, ни забавных глупостей, вообще ничего. Я никогда еще не видела его таким — ошалевшим, бешеным, диким.

Узор на его груди разгорался все ярче, прикосновения черного пламени жгли по-настоящему.

Я вытянула руку из покрывала и осторожно коснулась его плеча.

— Морвин…

Вспыхнуло алое зарево где-то позади нас. Краем глаза я уловила, что загорелись шторы.

— Морвин!

Языки пламени лизнули камень стен, взвились к потолку.

Я глубоко вздохнула и пустила магический импульс в окружающее пространство. Стремительно поползла вниз температура воздуха, мое дыхание заклубилось облачком пара. Пламя замерзло и ледяными кристаллами осело на стенах, неподвижно застыла взвившаяся почти горизонтально, заледеневшая штора.

— Мо-о-рви-и-ин…

Кончиком указательного пальца я легонько коснулась узора на его груди, изо всех сил стараясь не отвлекаться на то, что его правая рука уже тянет вверх подол моей ночной сорочки. Потому что если отвлекусь… если на секунду позволю взять верх тем чувствам, что рождает во мне это дерзкое и присваивающее прикосновение… уже не захочу ничего останавливать. От того, как царапает мозолистая кожа ладоней нежную мою по ногам — уже и так путаются мысли и звездочки мечутся перед глазами.

Но из последних сил я все же цепляюсь за одну-единственную трезвую мысль. Я хочу, чтобы это было по-другому. Не знаю точно, как… но уверена, должно быть иначе.

Рваный вдох. Оглушительный стук моего сердца в ночной тишине.

Последняя попытка.

Ледяным касанием пускаю дорожку сизого инея поверх огненных завитков магического узора. Иней тут же тает, горячими каплями оседает на его разгоряченной коже.

И тогда Морвин вздрагивает и замирает. Хмурит брови, и я вижу борьбу на лице. Глаза по-прежнему закрыты, но я замечаю, как сильно он стискивает зубы, как упрямой линией сомкнуты губы — на секунду жалею, что остановила, потому что желание, чтобы эти губы целовали меня до умопомрачения, вдруг становится просто нестерпимым. Мне физически больно от того, что я не чувствую больше тяжести его тела — он приподнимается на локтях, тяжело дышит, и медленно-медленно его дыхание выравнивается, а огненная пульсация линий замирает, пламя втягивается внутрь, узор на коже снова чернеет.

А потом Морвин открывает глаза, и в его распахнутом взгляде я вижу замешательство и туман, как после болезни или тяжелого кошмара.

— Эмма?

Затуманенный взгляд фокусируется на мне. Я смущенно кусаю губы, потупившись, подтягиваю на плечо растерзанную рубашку.

Он скатывается с меня, отталкивается от постели и вскакивает на ноги. Взгляд огненного мага больше не подернут дымкой — он полыхает обжигающей яростью и гневом.

— Побудь здесь! Одну минуту! Только умоляю, никуда не уходи!

Оглушительно хлопает дверь… А спустя несколько мгновений я слышу за стеной шум, грохот и такие звуки, будто что-то швыряют. Или кого-то.

Снова наступает тишина.

Я дрожащими руками кутаюсь обратно в покрывало и усаживаюсь посреди постели, как нахохлившийся птенец. Капелью на пол тает штора. Мои вены горят адреналиновым откатом. Сердце никак не желает успокоиться и выстукивает неровным ритмом какую-то невообразимую какофонию.

Наконец, очень медленно и тихо приотворяется дверь. Морвин входит внутрь, закрывает ее и устало приваливается к створке. Молчит недолго.

— Эмма, это Гордон. Гаденыш приходил вовсе не поздравить. Визуальный контакт для телепатического воздействия, помнишь? Говорит, не хотел ничего плохого, просто чтобы я вернулся обратно в свой мир. Увидел в голове своей Солейн, что я не отсюда. Надеялся, если уберет последнюю пару конкурентов, победу все же присудят им. Прибил бы его, да боюсь, этого хлюпика пальцем тронь — рассыплется. Правда, целой мебели в его комнате стало немного меньше.

Я подозревала что-то в этом духе, поэтому не удивлена. Но не знаю, что сказать — меня просто не слушается голос. Даже посмотреть на него смущаюсь — так и прячусь под ресницами, нервно кутаясь в покрывало. А на коже до сих пор горят огненные прикосновения.

Морвин бросает на меня беспокойный взгляд, и поспешно продолжает объяснять.

— Я уже говорил тебе, телепатия обычно на меня не действует. Просто сегодня я слишком глубоко вломился в собственные магические резервы, и ментальные щиты… немного ослабли. Гордон не смог меня заставить сделать то, что он хотел… но вмешательство в мой разум нарушило самоконтроль. Попросту говоря, у меня сорвало крышу.

Он медленно приближается, и с каждым его настороженным беззвучным шагом я чувствую, что крышу рвет уже у меня. Дикое притяжение, которому почти невозможно сопротивляться, стягивает внутренности в тугой узел. Пружина, которая закручивается все сильней и сильней.

— Эмма, прости меня. Прости, малыш, я не хотел тебя напугать…

Бедный, он же мучается теперь! Все-таки решаюсь, и поднимаю на него глаза.

— Ничего… страшного.

Все-таки голос меня предал. Хриплый, срывающийся…

Морвин вдруг замирает. Мы встречаемся взглядами… и теперь он наконец-то может читать по глазам.

— А я смотрю, моя маленькая Ледышка не очень-то и напугалась.

Стремительно преодолевает оставшееся расстояние до кровати, опирается коленом на край.

— Иди-ка сюда!

Я отпрыгиваю к стене, и почему-то губы подрагивают от едва сдерживаемой улыбки.

— Морвин, уйди! Твоя крыша еще не вернулась на место! — не могу больше сдерживаться и в голос хохочу. По телу бродит пьяный хмель.

— Ну так может, не будем ее возвращать? — вкрадчиво интересуется мое невыносимое сокровище, и в его глазах вспыхивают знакомые лукавые огни.

Так, все. Если я и раньше-то чуть не уплыла, то когда он такой, у моего бедного сердечка нет ни единого выхода, кроме позорнейшей капитуляции.

А вместо того, чтобы дать мне хоть минуту прийти в себя, Морвин цепляет мою лодыжку, так удачно высунувшуюся из-под покрывала, и рывком подтягивает меня к себе за ногу.

— Что скажешь, а, Ледышка? — мурлычет таким тоном, от которого у меня что-то екает в животе.

— Скажу, что ты сам говорил, завтра ответственный день! — выпаливаю, задыхаясь. А в сердце все ярче разгорается невыносимое до боли счастье. — Нам выспаться надо! А если я останусь, то у нас не получится.

Морвин протестующе рычит и целует колючим поцелуем мое колено.

— Эй, Тушка-ан! — зову я пушистую заразу. Впутал меня во все это, пусть теперь выпутывает.

Взглядом, которым Морвин встречает появление пушистого зверька, можно убивать.