Книга Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Полагаю, патрон намеревался бежать в Новый Свет вместе со своим колоссальным богатством и начать жизнь заново. Впрочем, этот пункт, единственный во всей истории, так и остается покрыт туманом. Видимо, когда искушение овладело им, оно затмило все, иначе он не мог не понять, что приносит в жертву ради денег, которые не успеет даже прожить. Мужчины, как правило, платят слишком дорогую цену за свои желания. Претворяя в жизнь свой план, виконт с удивительным коварством, которое, как мне рассказывали, развивается у преступников, замыслил и исполнил хитроумную уловку.
Пожилая француженка повернулась и посмотрела на меня.
– Мадам, нам надлежит думать о нем как о человеке, страдавшем от умственного расстройства, – пояснил я. – Любовь к деньгам в самых тяжелых своих стадиях как ничто лишает способности здраво мыслить. Наиболее удивительной частью его ума было то, с какой быстротой и ловкостью обращал он в свою пользу каждое событие, использовал к выгоде любой шанс. Барон Жиро умирает в Отеле де Клериси – чистая случайность. Виконт с коварством почти сверхъестественным – помните его странное поведение в те дни, как он закрывался в кабинете наедине с покойником – извлек тело бедняги из гроба, переодел в свое платье, сунул в карман свой кошелек, записную книжку и бросил труп в Сену. Я добился, чтобы могилу на кладбище Пер-Лашез вскрыли. В гробу нашли только старые книги, взятые с верхних полок кабинета на улицы Пальмье. Патрон загрузил их туда после того, как сбросил – при помощи Миста, без сомнения, – труп барона в реку, чтобы его затем нашли и опознали.
– Да, он был умнее, чем многие думали, – негромко произнесла мадам. – Я всегда это знала.
– Тело, которое мы нашли под Пасси и похоронили в Сенневиле, – история моя уже подходила к концу, – несомненно, принадлежало барону Жиро. Хотя это единственное обстоятельство в деле, которое не подтверждается неопровержимыми фактами.
– В остальном, значит, сомнений нет? – тихо спросила мадам.
Я покачал головой.
– Нельзя ли допустить, – предположила виконтесса с трезвостью ума, редко встречающейся среди женщин, – что Мист являлся единственным автором и исполнителем преступного замысла? Разумеется, я не в силах объяснить исчезновение трупа барона Жиро, но вполне ведь вероятно, что Мист убил моего мужа и бросил его тело в Сену.
– Нет, мадам, никакого убийства не было.
– Вы уверены?
– Уверен, потому что уже после войны видел виконта живым и здоровым.
В Ла-Полин
Le plus lent à promettre est toujours le plus fidèle à tenir[122].
Я напрямик и без утайки поведал все той, кого эта история больше всего касалась. Подробности, впрочем, уже известны терпеливому читателю и не нуждаются в пересказе. Когда мадам де Клериси дослушала до конца, то есть до печальной судьбы «Принсипе Амадео» и гибели всех, кто находился на борту парохода, за исключением двух человек, она некоторое время сидела молча. Да и потом не сделала никаких комментариев. Но они и не были нужны – человеческие слова не в силах что-либо добавить или убавить по отношению к непогрешимому божественному правосудию, которое распоряжается нашей жизнью.
Когда некто, очень близкий нам, предает нашу любовь, впав в прискорбное затмение ума, мало чем отличающееся от полного помешательства, и которое зачастую становится результатом искушения или недостатка силы духа, разве не милость Господня отделяет от нас заблудшего, оставляя лишь смутные воспоминания о его падении? Не выразился ли великий писатель, что печаль мертвая лучше печали живой?
Я встал и направился к выходу из беседки, намереваясь оставить мадам наедине с ее мертвой печалью. Но едва пересек я порог, меня остановил ее спокойный голос:
– Друг мой!
Я замер на месте, не оглядываясь. Через секунду, радуясь, возможно, что я не вижу ее лица, виконтесса продолжила:
– По доброте сердечной, ибо вы сильный человек с мягким сердцем, как и многие из англичан, вы допускаете одну ошибку. Вы слишком переживаете за меня. Конечно, это горе. Но не великая скорбь, понимаете?
– Думаю, да.
– Скорбь постигла меня много лет назад, и связана она не с виконтом де Клериси, но с другим мужчиной, не имеющим иного титула, помимо звания благородного человека. Но мне кажется, нет в мире звания выше. Это давняя история, одна из тех, что часто происходят во Франции, где благополучие ставят выше счастья, а деньги выше любви. Жизнь моя сложилась… да, удачно. Благодаря Люсиль. У меня есть цель, стремление к которой окрыляет меня. Цель эта – обеспечить счастье дочери, дать ей то, чего я оказалась лишена сама, уберечь от ошибки, которую женщины совершают из поколения в поколение, решая, что любовь приходит после брака. Так никогда не бывает, друг мой, никогда. Привычка, быть может, или, в лучшем случае, привязанность. Но это лишь медь там, где должно быть либо золото, либо ничего.
Я стоял вполоборота к ней и смотрел в долину, не решаясь заглянуть в глаза, проникшие в самую глубину моей души в будуаре на улице Пальмье много месяцев тому назад. И с тех пор они читали все думы и чаяния, которые я прятал от остального мира. Мадам без единого слова с моей стороны знала, что у меня тоже есть объект, придающий смысл существованию. И этот объект совпадал с ее собственным стремлением. Мы оба хотели сделать жизнь Люсиль счастливой.
– Это очень трудное дело, – продолжала виконтесса, обращаясь, мне кажется, наполовину к самой себе, – если только за него не берется мужчина, которому оно не в тягость. Я имею в виду задачу обеспечить счастье женщины. Даже матери стоит дважды подумать, прежде чем вмешиваться. Мне всегда вспоминаются слова вашего друга Джона Тернера: «Когда сомневаешься, не предпринимай ничего». А он, сдается, очень мудрый человек.
Госпожа де Клериси всегда бережно расходовала слова, вот и сейчас распространяться не стала. Мы помолчали с минуту, потом она заговорила снова:
– Спасибо вам за мысль и заботу, с которой вы проверяли все детали истории, поведанной сегодня мне.
– Я мог скрыть ее от вас, мадам, и тем самым уберечь от огорчения. Быть может, вам лучше было бы ничего не знать.
– Думаю, мой дорогой друг, что лучше все-таки знать. Скажем ли мы Люсиль?
Я повернулся и посмотрел на виконтессу, тон которой привлек мое внимание. В словах прозвучало нечто большее, чем простой вопрос. Думаю, в них было множество вопросов.
– Это решать вам.
– Могу я узнать ваше мнение, mon ami?
– Мне не по душе хранить секреты от Мадемуазель.
На минуту мадам погрузилась в раздумья.
– Если пойдете в шато, то найдете Люсиль либо в саду, либо в часовне, где она присматривает за цветами, – проговорила наконец пожилая француженка, снова принимаясь за рукоделие. – Расскажите ей все, что сочтете нужным.