Книга Лучший возраст для смерти - Ян Валетов

Он не должен был смущаться, но глядя на Белку, смущался. И не только смущался.

Тим развернулся и уставился в другую сторону, а Белка, складывала вещи и продолжала говорить:

– Пару раз даже пришлось снейка пробовать на вкус! И они вкусные! Если запечь на углях, то вкуснее маленького пигги и даже печени дира. На берегу они легкая добыча, но я точно знаю: окажись рядом с ними в воде – и ты покойник! В воде они… Эй, ты чего?

Книжник стоял к ней спиной, разглядывая ближайшую стену.

– Тим! – позвала она.

Он повернулся, но продолжал смотреть в сторону.

– Эй, Книжник!

Он повернул голову в ее сторону и уставился Белке в глаза.

– Ты странный, – сказала Белка. – Тим, я такая же, как все. Такая же, как ты. Что это на тебя нашло? Давай, раздевайся! Или ты собираешься плыть в одежде?

– Извини, – он опустил голову.

– Не за что тут извиняться. Я не жрица Сити, трусов не ношу, мне по статусу не положено… Давай, давай! Мы время теряем.

Книжник принялся раздеваться, неловко прыгая на одной ноге и стараясь не смотреть на Белку. Он опасался, что его интерес станет заметен.

– Фонарик положим сверху, – сказала она. – Может понадобиться. Давай сюда джинсы…

Вниз легла добытая Тимом взрывчатка, ее было много, не меньше двадцати фунтов, за ней последовали запалы, завернутые в плотный пластик, пакет с патронами. Потом она уложила в бак вещи Книжника, проверила, закрыт ли рюкзак с картой и дневником, расположила заряженный обрез так, чтобы его можно было выдернуть одной рукой. Она не торопилась, но работала быстро и аккуратно, продумывая каждый шаг.

– Готов?

Он стоял перед ней высокий, костлявый, так же, как она, покрытый ссадинами и кровоподтеками с головы до ног, и хлопал своими подслеповатыми глазами. Он должен был бы вызвать или жалостливую улыбку или смех, но почему-то, глядя на него, она испытывала странное чувство, названия которому не было в ее словаре. Ей хотелось обнять его и увидеть, как он улыбается, и ощутить, как щекочут щеку его пушистые, как у герлы, ресницы, и еще почувствовать его теплое дыхание у себя под ухом.

Когда-то очень давно это называлось нежностью, но здесь и сейчас это слово было не в ходу.

– Помоги-ка…

Они подтащили бак к краю платформы, туда, где чадил факел. Белка попробовала ногой воду, скривилась от холода, но все же скользнула в поток, придерживаясь руками за скользкий камень.

– Бак, – приказала она, и тут же скривилась, как от боли. – Как же холодно, забери меня Беспощадный!

Под весом груза их импровизированный плот ушел под воду наполовину, Белка тут же ухватилась за ручку и просунула руку в капроновую петлю – она соорудила такие с обеих сторон емкости.

– Подай мне факел!

Книжник исполнил просьбу.

– А теперь – прыгай!

Тим окунулся в ледяную воду подземной реки, и чуть не взвыл – ощущение было острым, кожа вспыхнула холодным пламенем и заныла, словно ее исполосовали лезвиями.

Течение уже несло их в тоннель и поток оказался довольно быстрым.

– Как ты? – спросил Книжник.

Чтобы их не крутило, обоим приходилось сильно болтать ногами.

Благодаря факелу Тим мог видеть лицо Белки над черным глянцем воды. Рыжие короткие волосы, резкие скулы, блестящие глаза. Он впервые обратил внимание, какая красивая у нее шея – высокая, тонкая – и как совершенна посадка головы на этой шее.

– Бывало лучше… Холодно очень…

Она попыталась сложить губами улыбку, но улыбка замерзла, так и не распустившись.

– А ты?

– Не чувствую ног…

– Совсем? – испугалась она.

– Почти, – и у него улыбка получилась кривоватой. – Если честно, то пока только пальцы скрючивает. Судорога, но терпимо.

– Надо выдержать, – выговорила Белка синеющими губами. – Иначе мы отсюда не выползем. Надо терпеть…

Она снова подняла факел чуть выше головы и световой круг чиркнул по своду, проплывавшему над ними, выхватывая из темноты серый бетон и свисающие вниз нити разросшейся плесени.

– Сколько терпеть? – спросил Тим.

– Не знаю, – призналась Белка, нижняя губа у нее совсем посинела и начала дрожать. Зубы стучали кастаньетами. – Тут ты посчитаешь лучше меня. Милю еще. Может, две мили…

– Этот тоннель не для транспорта, это тоннель для обслуживания – станций тут нет. Но две мили – это чересчур, это уже за пределами Стейшен. Знаешь, чего я боюсь?

– Чего?

– Что в конце пути вода будет уходить под землю. Что выход будет с решеткой. Что впереди нас ждет завал…

Он снова застучал зубами, попытался сжать челюсти, но в результате выбил громкое стаккато.

– Это ничего. Я сама боюсь… – выдавила из себя Белка и тоже залязгала зубами.

Ситуация была безвыходной – только вперед!

Ни вернуться назад, ни выйти из воды. Их несло по бетонной трубе в полную неизвестность, и холод мог добраться до них раньше, чем станет виден свет.

Вода высасывала из их тел последние крохи тепла и надежды, но она же давала шанс на спасение. Белка изо всех сил пыталась не уронить факел, хотя руки ее слабели с каждой секундой. Книжник уже не чувствовал ног, онемение катилось вверх, от колен к паху, и Тим мог поспорить, что еще чуть-чуть – и Беспощадный примет их в свои объятия. Но эта смерть будет легкой, легкая смерть не пугает – она избавляет от неизбежного. Однажды, еще будучи кидом, он едва не замерз в зимнем лесу и помнил, что холод не причиняет боли, а несет сладкие сны. Больно бывает потом…

Тим вдруг понял, что не боится Беспощадного – раньше боялся, а теперь нет. Страх закончился. Ему хотелось просто обнять Белку и уснуть. Пусть не обнять – взять за руку, чтобы чувствовать, что он не один. Пальцы Книжника окоченели в самодельной веревочной петле.

– Белка… – прошептал он, с трудом шевеля деревянным языком.

– Тихо! – просипела она. – Тихо, Тим… Ты слышишь? Голоса!

Книжник не слышал голоса. Он чувствовал, как лед с легким звоном заполняет внутренности, подползая к сердцу, но все же поднял голову, прислушиваясь.

Бетонный свод над ними превратился в дырчатый настил и опустился так низко, что до него можно было достать рукой. Через тысячи отверстий пробивался дрожащий свет каких-то светильников, и Белка сразу сунула факел под воду. По жилам Книжника внезапно разлился жидкий огонь, замиравшее только что сердце рвануло вперед, словно перепуганный рэббит, потому что он тоже услышал… Совсем рядом, над самой головой говорили, и это не было эхом.

На настиле над ними стояли люди: целая группа – беглецы видели их тени и слышали голоса так отчетливо, словно были рядом.