Книга Парижане. История приключений в Париже - Грэм Робб

В Ла-Шапель по-прежнему царит суета и бурлит жизнь, что характерно для точки пересечения главных дорог. Главная улица представляет собой бесконечную вереницу легковых автомобилей и грузовиков, едущих в обоих направлениях. С толкающимися толпами народа и грязными магазинчиками она больше похожа на большой город, чем изысканные сценические декорации центра Парижа. Через дорогу от церкви в конце тупика Кюре через железные решетки Сакре-Кёр открывается вид на муравейник крыш и труб. Далеко внизу по глубоким траншеям громыхают поезда из Пикардии, Фландрии и с побережья Ла-Манша в направлении Восточного и Северного вокзалов.

В полном шепота мраке церкви небольшая брошюра по истории прихода объясняет, что здесь был похоронен святой Дионисий вместе со своей отрубленной головой, принесший в Лютецию христианство: святилище было построено в 475 г. святой Женевьевой, монахиней из Нантера, которая благодаря своему таланту организовала военное сопротивление и устранила угрозу голодной смерти. Очевидно, она знала, что мучеников следует хоронить в таких местах, как перевалы, через которые вынуждены проходить путешественники. Рядом с церковью базилика Жанны д’Арк отмечает место, где в 1429 г. Орлеанская Дева провела ночь перед тем, как подъехать к воротам оккупированного Парижа, и где она провела следующую ночь, получив ранение в ногу из арбалета. История прихода преподносится как «миссия гостеприимства и дружбы». Мы прочитали ее при свете свечей. Наверху второй страницы мы обнаружили, что кто-то побывал здесь до нас: «Церковь была построена на обочине большой галльской дороги, которая, пересекая Сену у Иль-де-Сите, проходит через седловину между Монмартром и Менилмонтаном и затем идет в город Сен-Дени и далее».

Волнение от нахождения первого подтверждающего факта побороло легкое разочарование от поражения, постигшего нас с седловиной. Спустя три месяца – на этот раз на велосипедах – мы совершили, как полагали, первый сознательный двухколесный подъем на единственную парижскую седловину. У Порт-де-ла-Шапель мы повернули на юг и отправились вверх по склону вместе с тысячей других участников дорожного движения. Чтобы отметить этот исторический момент, я посмотрел на часовню, когда мы достигли вершины, но мимо протискивался мебельный фургон и загораживал вид, и узкая полоса асфальта между его колесами и бордюрным камнем представляла больший интерес в тот момент. Ослабь мы внимание – и экспедиция закончилась бы, не оставив даже в утешение официальной таблички в память об этом событии: «Погибли на седловине Шапель».

Затем перед нами встала по-настоящему сложная задача: сделать так, чтобы эту седловину занесли в список, принятый в «Клубе ста седловин». Я знал, что это будет нелегко. Каждый год «комитет по этике, критике и предложениям» клуба публикует список «отвергнутых седловин». Каким бы смешным это ни могло показаться невелосипедистам, некоторые туристические бюро пытаются привлечь велотуристов, преувеличивая холмистость своего региона. Некоторые из них даже выдумывают несуществующие седловины и приглашают велоклубы и журналистов приехать и прославить установку специального знака. «Клуб ста седловин» не терпит обмана такого рода. Вот типичные записи в списке:

«Седловина Де-Кантоньер (Вар): придумана без каких-либо подтверждающих фактов ради рекламных целей. Противоречит статье 11.

Седловина Велотуристов (Савойя): неясная топография, придумана местными велосипедистами. Противоречит статье 11».

Оказалось, что вопрос о Парижской седловине обсуждался после того, как один из членов клуба, посетивший «археологическую крипту» собора Парижской Богоматери, заметил слова «седловина Ла-Шапель», написанные на рельефной карте древнего Парижа, еде-данной из папье-маше. Члены комитета сочли, что это недостаточное доказательство, и вопрос был закрыт. Президент клуба ответил на мое сообщение по электронной почте так же быстро и компетентно, как участвующий в гонке велосипедист объезжает выбоину: «Эта седловина не была внесена в список. Она не обозначена на карте и дорожным знаком на местности».

Его сообщение, по крайней мере, оставило проблеск надежды: «Эта седловина…» Ее существование не отрицалось впрямую. В таком случае следующим шагом логично было попытаться сделать так, чтобы эта седловина была обозначена на карте и был поставлен соответствующий дорожный знак.

Я написал в Государственный институт географии по электронной и обычной почте, приложив соответствующие координаты и некоторые факты, добытые в результате поисков в библиотеке. Оказалось, что в те времена, когда префекты Рамбюто и Осман заменяли темные узкие улицы залитыми светом бульварами, археолог по имени Теодор Вакёр, внешне напоминавший «постоянно завитого ежа», сопел над обломками, пытаясь составить мысленный образ Лютеции. Он нашел римский форум под улицей Суффло и римскую арену рядом с улицей Монж. Вакёр был археологом, а не писателем, но после его смерти в 1912 г. из его огромного архива записей и набросков неким географом был извлечен научный труд. Там впервые открылось существование «седловины Ла-Шапель». С той поры немногие географы (но не картографы), шагая по постепенно разгребаемому прошлому Парижа через докембрийские русла рек и холмы, еще хранящие влагу древних морей, написали об этой седловине, которая располагалась на доисторическом «оловянном пути» из Британии в Средиземноморье.

Прошли недели. То ли экспедиция к забытой седловине вышла из Винсенна и так и не вернулась, то ли мое письмо продолжило свой путь в макулатуру. Тем временем я написал мэру восемнадцатого округа и гражданским властям в Отель-де-Виль.

Спустя месяц пришло письмо из Государственного института географии. Оно подтвердило «географическое и топографическое существование» Парижской седловины – «самой низшей точки между Бют-Монмартром и Бют-Шомоном». Однако «до настоящего времени», продолжал поддразнивать автор, эта седловина так и не появилась на карте по двум причинам: во-первых, «городская застройка очень густа в этом районе»; во-вторых, «ее название не используется местными жителями». Другими словами, на карте было уже слишком много географических названий, и, если исследователь придет в Ла-Шапель с вопросом о седловине, на него будут озадаченно смотреть (если только, конечно, он случайно не обратится к географу или человеку, который написал историю прихода).

Я тщетно ждал ответов от муниципальных чиновников, которые могли не разделять картографической щепетильности Государственного института географии. Но к тому времени это, казалось, не имело значения. Оцинкованный знак для обозначения седловины, воткнутый в асфальт Ла-Шапель, стал бы просто своеобразным поводом для задержки, возможностью для велибистов сделать фото на память чуть более долговечной формой граффити – при условии, что можно было бы найти для него место среди других отрезвляющих утверждений городской жизни: «Проход запрещен», «Конец туристической зоны», «Нет права приоритетного проезда» и др.

Кое-что было всегда очевидно: город, построенный людьми, равнодушен к их желаниям. Он демонстрирует им в монолитной форме их выдумки, россказни о близких отношениях и славе, любви и вечной гордыне, легенды и истории, которые знал только один человек или которые заставили целые поколения верить в них. Он убеждает даже самых успешных людей, страдающих манией величия, в незначительности их мечты. Париж показывает свое истинное лицо с вершины башни Монпарнас, где охрана патрулирует вдоль ограждения от самоубийц. Большая часть этой галактики рассеивает вокруг себя свет, достигающий в темноте горизонта во всех направлениях.