Книга Анна Иоанновна - Игорь Курукин

На руку невесты с приданым в виде Российской империи сразу объявились претенденты. Одним из них стал пруссак Карл Фридрих Альбрехт Гогенцоллерн, маркграф Бранденбург-Шведтский, бравый вояка и будущий генерал Фридриха II; его интересы отстаивал в Петербурге прусский посланник барон Мардефельд. Его саксонский коллега Лефорт выдвигал кандидатуру герцога Иоганна Адольфа Саксен-Вейсенфельсского — любимца польского короля и саксонского курфюрста Августа II. Англичанин Рондо считал, что и его правительству стоит поучаствовать в этом брачном конкурсе и предложить «нашего принца Вильгельма» — десятилетнего Уильяма Августа герцога Камберлендского, сына британского короля Георга II. Фигурировали в списке женихов и братья датской королевы — принцы Фридрих и Вильгельм Эрнст Кульмбах-Байрейтские.

Между тем царской племяннице нужно было дать достойное воспитание; при всём уважении к сестре государыня понимала, что герцогиня Екатерина на такие усилия неспособна, тем более что она то держала строгий пост, то, как отмечали дипломаты, «сильно предавалась спиртным напиткам». В марте 1731 года у двенадцатилетней девочки появился свой придворный штат во главе с обер-гофмейстером князем Ю.Ю. Трубецким. Из Берлина были выписаны гувернантка (она же гофмейстерина) госпожа Адеркас и две фрейлины. Помимо них, в штате состояли француженки мадам Белман и «мамзель» Блезиндорф; русская «камер-медхина» Варвара Дмитриева и ещё четыре «медхины», мундшенк Андрей Шагин, лакей Карл Вильгельм Клеменс.

Как заметила жена британского резидента, наставница принцессы была дамой опытной и во всех отношениях приятной: «Она чрезвычайно привлекательна, хотя и немолода; её ум, живой от природы, развит чтением. Она повидала столь многие различные дворы, при большинстве которых ей какое-то время доводилось жить, что это побуждало людей всех званий искать её знакомства, а её способности помогли ей развить ум в беседах с интересовавшимися ею людьми. Поэтому она может быть подходящим обществом и для принцессы, и для жены торговца и подобающе поведёт себя с той и с другой. В частном обществе она никогда не оставляет придворной учтивости, а при дворе не утрачивает свободы частной беседы. При разговоре она ведёт себя так, словно старается научиться чему-то у собеседников, хотя я считаю, что отыщется весьма мало таких, кому не следовало бы поучиться у неё». Принцесса совету последовала, но в несколько неожиданном направлении.

Седьмого декабря 1732 года императрица дала обед в честь четырнадцатилетия племянницы с участием дипломатического корпуса. Посланники с интересом рассматривали потенциальную наследницу и нашли, что она выглядела старше своих лет. Однако их больше занимали не внешность и другие достоинства юной особы. «Никто не может сообразить, кого же собственно её величество предназначает для своей племянницы», — посетовал под Новый год Клавдий Рондо.

Дипломаты недолго строили догадки — вскоре выяснилось, что счастливцем стал Антон Ульрих Брауншвейг-Люнебург-Бевернский, второй сын союзника и генерал-фельдмаршала австрийского императора герцога Фердинанда Альбрехта II. Принц въехал в русскую столицу 3 февраля 1733 года, к именинам Анны Иоанновны. Отдохнув с дороги, он предстал перед российской императрицей: «Его светлость обратился к ней с не столь длинным, но зато весьма изысканным приветствием… и поцеловал ей платье и руку». В тот же вечер за царским столом гость встретился с российскими принцессами — четырнадцатилетней невестой и 23-летней красавицей-цесаревной Елизаветой Петровной. В блеске придворного праздника никто не мог предположить, что обе они сыграют в жизни Антона Ульриха роковую роль: одна станет неверной и нелюбящей женой, вторая навсегда превратит его в бесправного узника.

Антон Ульрих и брауншвейгский посланник Кништедт были счастливы. Ещё бы — Бирон, обычно никому визитов не наносивший, явился к принцу и пробыл у него около часа, сама российская императрица изволила милостиво хлопнуть принца по плечу, а вице-канцлер Остерман проводил его до дверей кареты. Антон Ульрих быстро освоился в российской столице. Обычно он начинал день в манеже, поскольку верховая езда и лошади были в особом почёте при Анне и Бироне. Потом надо было учиться русскому языку «у господина Тредиаковского» и военным наукам. Как у принца получалось говорить по-русски, неизвестно, но писать своё имя кириллицей он точно умел.

В апреле 1733 года принц поступил на русскую службу с чином полковника и несоразмерно огромным жалованьем в 12 тысяч рублей. В июне Анна Иоанновна назначила его «в новосочиняемой кирасирский полк», получивший название Бевернский кирасирский. Правда, сам полк ещё формировался вдали от столицы; чтобы утешить принца, фельдмаршал Миних пригласил его на смотр другого кирасирского полка; впечатлённый Антон Ульрих объявил, что «не видел ничего прекраснее этого полка». Что для настоящего воина может быть краше блестящих кирасиров на параде? А вот невеста, судя по письмам принца и брауншвейгских дипломатов, впечатления на них не произвела.

Двенадцатого мая 1733 года царская племянница перешла в православие и стала Анной Леопольдовной (хотя правильнее было бы называть её Анной Карловной). Она исполняла предписанную роль — танцевала с Антоном Ульрихом, играла с ним в карты, гуляла в саду. Внимательные дипломаты заметили, что она переболела корью. Тяжело хворала и её мать, неугомонная герцогиня Екатерина. Она уже не вставала с постели, но приглашала к себе жениха дочери, «позволяла принцу целовать себе не только руку, но и губы», просила Анну разговаривать с юношей только по-русски и обещала, что сама возьмётся его учить. Чему она научила бы брауншвейгского молодца, большой вопрос, однако её дни были сочтены: 24 июня 1733 года Екатерина Ивановна скончалась. Её похоронили рядом с матерью, царицей Прасковьей, в Александро-Невском монастыре.

Узнав о смерти матери, Анна лишилась чувств; рядом с юной девушкой не осталось ни одного близкого человека, кроме властной и грубоватой тётки-императрицы. Казалось бы, её судьба — история Золушки. Бедная девочка, перебравшаяся с матерью из постылого Мекленбурга на задворки московского Измайлова, теперь жила во дворце, став почти сказочной принцессой с приданым в виде Российской империи и женихами из нескольких владетельных домов Европы. Французский посол Шетарди в 1739 году сообщал: при определении порядка его визитов к принцессам Остерман заявил, что официальное положение Анны Леопольдовны и цесаревны Елизаветы Петровны одинаково, однако «принцесса Анна настолько дорога для царицы, что всё относящееся к ней затрагивает непосредственным образом её царское величество, которая смотрит на эту принцессу, как на свою дочь».

Но у чудесного превращения Золушки в принцессу была и оборотная сторона. Десятки и сотни глаз пристально следили за ней, обсуждались — и далеко не всегда с симпатией — каждый её шаг, слово, поступок, выражение лица, жест, платье. Например: «Принцесса Анна, на которую смотрят как на предполагаемую наследницу, находится сейчас в том возрасте, с которым можно связывать ожидания, особенно учитывая полученное ею превосходное воспитание. Но она не обладает ни красотой, ни грацией, а ум её ещё не проявил никаких блестящих качеств. Она очень серьёзна, немногословна и никогда не смеётся; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, за её серьёзностью скорее кроется глупость, нежели рассудительность»; а ведь писавшая эти строки в 1735 году леди Рондо была вполне благожелательным наблюдателем.