Книга Император Крисп - Гарри Тертлдав

— Который из них Ливаний?

Все без колебаний указали на третьего справа от Артапана. Пленник выпрямился и злобно взглянул на Криспа, стараясь держаться как можно храбрее.

— Да, я Ливаний. Делай что угодно с моим телом. Моя душа пройдет по светлому пути к солнцу и пребудет с Фосом вечно.

— Если ты так настроился пройти по светлому пути, то почему ограбил монетный двор в Кизике, а не просто сжег его? — спросил Фостий. — Выходит, ты не настолько презираешь материальное, как говорил, раз позволяешь ему осквернять свои руки.

— Я никогда не называл себя чистейшим среди последователей святого Фанасия, — возразил Ливаний. — Тем не менее я следую за истиной, которую он проповедовал.

— Думаю, вслед за ним ты можешь отправиться только в лед, — сказал Крисп. — А поскольку я победил тебя, когда ты выступил против меня, и взял в плен с оружием в руках, то мне нет нужды с тобой спорить. — Он повернулся к одному из халогаев:

— Трюгве, ты еще не убрал свой топор. Отруби ему голову, и делу конец.

— Слушаюсь, твое величество. — Высокий светловолосый северянин подошел к Ливанию и толчком поставил его на колени. Когда он заговорил, в его голосе не было ни жестокости, ни жалости, а лишь деловитость:

— Эй ты, наклони голову. Тогда все кончится быстро.

Ливаний начал подчиняться, но тут его глаза отыскали Фостия. Быстро взглянув на Криспа, он спросил:

— Можно мне задать последний вопрос?

Крисп догадался, каким он окажется.

— Хорошо, но поторопись.

— Да, ваше величество. — В голосе Ливания не было сарказма — но, в конце концов, Крисп мог сделать его смерть более мучительной, и он это понимал. — Моя дочь с тобой? — обратился он к Фостию. — Сиагрий говорил, что это, скорее всего, так, но…

— Да, она со мной.

Ливаний наклонил голову:

— Я умру со спокойной душой. Мой род не угаснет.

Крисп не пожелал оставить за ним последнее слово.

— Мой тесть оказался изменником и умер в ссылке в Присте, — сказал он. — Тесть моего сына умрет даже прежде, чем получит законное право так себя назвать, ибо он тоже оказался изменником. Сдается мне, что тести императорской семьи обладают общей слабостью — они слишком легко поддаются искушению. — И он подал знак Трюгве.

Топор северянина опустился. У него не было широкого лезвия и длинной рукояти, как у оружия палача, но пустивший его в ход великан был достаточно силен, чтобы разница оказалась несущественной. Крисп отвернулся, не желая смотреть на конвульсии обезглавленного тела. Фостий, не успевший это сделать, позеленел. Казнь — зрелище более жестокое, чем смерть в бою.

К сожалению, иногда они бывают необходимы. Крисп перевел взгляд на Артапана:

— Если бы у тебя оказались свободными руки, сударь, ты наверняка попытался бы высосать магическую силу из его смертных мук.

— Попытался бы. — Артапан скривил уголки губ. — Но у тебя сильный маг, император. Если он станет мне мешать, у меня, наверное, ничего не получится.

— А Царь царей Рабиаб знал, что ты пьешь силу смерти, когда посылал тебя помогать нашим еретикам? — спросил Крисп.

— О, еще как знал. — Губы макуранского мага вновь дернулись, но на сей раз иначе, насмешливо. — Мобедхам-мобедх — это по-вашему «верховный патриарх» — уже вынес мне смертный приговор, когда Царь царей вытащил меня из темницы и сказал, что от меня требуется. Мне нечего было терять. Ему тоже.

— Верно, — согласился Крисп. Если Артапан провалит порученную ему Рабиабом миссию, он умрет — но он и так был приговорен к смерти. А если добьется успеха, то принесет Макурану больше пользы, чем себе. Рабиаб всегда был злейшим врагом Видесса, но подобное двойное коварство поразило даже Криспа.

Он вновь кивнул Трюгве. Артапан внезапно вырвался и попытался убежать, но со связанными за спиной руками и таким количеством преследователей он не сделал и нескольких шагов. Его последний вопль оборвал смачный удар топора.

— Глупо, — пробасил Трюгве, вытирая топор о кафтан макуранца. — Коли все равно умирать, лучше умереть хорошо. Ливаний все сделал правильно.

Катаколон показал на двух оставшихся фанасиотов, угрюмо и потрясенно взиравших на происходящее:

— Ты им тоже отрубишь головы, отец?

Крисп уже собрался было спросить, не откажутся ли они от своей ереси, но вовремя вспомнил, что любому их ответу верить нельзя: фанасиоты не считали зазорным лгать, спасая свои шкуры, а веру свою могли сохранять в тайне. Тогда Автократор обратился к Фостию:

— Нам попалась крупная рыба?

— Средняя, — ответил Фостий. — Они офицеры, но не из числа приближенных Ливания.

— В таком случае отведите их к остальным пленным, — приказал Крисп стоящим рядом охранникам. — Что с ними делать, я решу потом.

— Я никогда не видел — даже представить не мог — такого количества пленных. — Катаколон показал на длинные ряды фанасиотов, каждый из которых был привязан к стоящему впереди веревкой, охватывающей запястья и шею: тот, кто попытался бы бежать, лишь задушил бы стоящего рядом. — Что ты с ними сделаешь?

— С ними я тоже разберусь потом, — ответил Крисп. Его память вернулась на два десятилетия в прошлое, и он вспомнил жуткое зрелище множества пленных, убитых Арвашем. С тех самых пор он переполнился отвращением к бессмысленным убийствам, потому что не мог представить более короткой дороги в вечный лед.

— Ты ведь не можешь просто отпустить их по домам, в свои деревни, — сказал Фостий. — Я неплохо узнал фанасиотов, пока находился в их руках. Сейчас они пообещают тебе что угодно, а через год, два или три найдут себе другого предводителя и начнут новые набеги.

— Я это знаю, — подтвердил Крисп. — И рад, что ты тоже это понимаешь.

К ним подъехал Саркис. Несмотря на несколько окровавленных повязок, генерал пребывал в прекрасном настроении.

— Мы их разгромили и рассеяли, ваше величество, — прогудел он.

— Верно, — отозвался Крисп, но не столь радостно. Он научился мыслить более крупными категориями, чем одна битва или даже кампания. И от этой победы он желал получить больше, чем двухлетнюю передышку, о которой говорил Фостий.

Император почесал кончик носа — не столь внушительного, как у Саркиса, но все же превышающего видесское понятие о норме.

— Клянусь благим богом… — вдруг тихо произнес он.

— Что такое? — встрепенулся Катаколон.

— Мой отец — в честь которого назвали тебя, Фостий, — всегда говорил, что в нас есть васпураканская кровь, хотя мы все время жили вдали от этих мест, вблизи прежней границы с Кубратом, а иногда даже за ней. И мне пришло в голову, что наших предков переселили туда из-за какого-то давнего преступления.

— Весьма возможно, — поддакнул Саркис, словно этим можно гордиться.