Книга Лазарит. Тень меча - Симона Вилар

— Теперь я со своими, малыш! — радовался Эйрик. — И тамошние парни не реже, чем я, клянутся молотом Тора и глазом хозяина Вальхаллы,[120] хоть все они и крещеные христиане. Может, и ты со мной к датчанам?

— Раздобудь-ка мне лучше крючья, моток веревки и темную легкую одежду, — рассеянно произнес Мартин, разглядывая крепостную стену. — При первой же возможности я постараюсь пробраться в город. Надеюсь, король Филипп с помощью своей хваленой баллисты хотя бы местами разрушит кладку и немного упростит мне эту задачу.

Это воспоминание молниеносно промелькнуло перед его внутренним взором, а затем он с сокрушенным видом поведал лазаритам, что видел, как его оруженосец сегодня сел на корабль, отправляющийся на Кипр.

— Я не стал его удерживать, — добавил Мартин. — Зачем мне этот предатель?

— Но и его можно понять, — со вздохом заметил капитан, кладя на плечо Мартина руку, которую болезнь уже лишила двух пальцев и сделала похожей на клешню. — Вам подобрать оруженосца? — с участием спросил капитан Барнабе.

Мартин отвечал, что сам подыщет нового слугу. И облегченно перевел дух, когда прокаженный перестал его касаться. Похоже, Барнабе заметил, как он напрягся, и Мартин поспешил отвлечь его вопросом:

— А что вы, мессир, думаете о короле Филиппе как о главнокомандующем? — спросил он, мысленно надеясь, что в эту минуту выглядит так, как его бесстрастный приятель-сарацин Сабир.

— Время покажет, — последовал ответ. — Разумеется, после побед Ричарда на Кипре Филипп рвется отличиться. К тому же о Ричарде идет слава как о воине, не проигравшем ни одной битвы. А французский король… По крайней мере теперь у крестоносного воинства единый предводитель и наконец-то утихли споры о том, кому надлежит им командовать.

По рангу Филипп Капетинг был, безусловно, высшим среди всех, кто претендовал возглавить армию осаждавших Акру. Но что будет, когда явится Ричард Львиное Сердце?

В ту ночь лазарит Джон долго ворочался и вздыхал за своей занавесью. Шлюха с родимым пятном по какой-то причине не явилась на свидание. Из-под опущенных век Мартин видел, как тот поднялся, отодвинул тонкую ткань и уставился на него, полагая, что он спит. Широкие, бугристые от мышц плечи прокаженного были сплошь покрыты бурыми, сочащимися сукровицей наростами. Лицо Джона оставалось чистым, но все тело покрывали страшные отметины лепры.

Натянув до подбородка пропитанное ароматическим уксусом покрывало, Мартин отвернулся к стене и подумал о том, что сегодня Эйрик сделал благое дело — отыскал в лагере и зарезал в темном углу женщину с родимым пятном на лице. Кто-то же должен был остановить распространение страшной хвори. Теперь предстояло решить, как ему самому вырваться от лазаритов.

На другой день в стане короля Франции опять закипела работа. Исполинская баллиста уже почти приобрела законченный вид. По сравнению с остальным лагерем, где преобладали выцветшие и побуревшие от зноя и ливней палатки, окружение резиденции Филиппа выглядело празднично — там и сям виднелись украшенные королевскими лилиями нарядные ярко-голубые шатры. И сам Филипп, выехав осмотреть уже готовую к бою баллисту, выглядел величественно в сверкающей длинной кольчуге и золотом венце, надетом поверх островерхого шлема наподобие короны.

— Feu![121] — взмахнув мечом, словно нанося удар врагу, скомандовал Филипп.

Противовесы отскочили, заскрипело дерево, запел тугой канат — и огромные каменные ядра рванулись в сторону стен Акры.

От страшного удара рухнули и осыпались зубцы огромного каменного сооружения, которое крестоносцы называли Проклятой башней. Стоявший в толпе и наблюдавший за разрушениями Мартин поморщился под шлемом. Какой смысл начинать обстрел крепости с самого прочного укрепления? Но гигантскую баллисту построили прямо напротив Проклятой башни, и она безостановочно работала целый день, меча гранитные глыбы — иногда удачно, иногда нет. Некоторые ядра перелетали через стену, и тогда из города слышался глухой грохот, взвивались столбы пыли и доносились разъяренные вопли сарацин.

К побережью теперь едва ли не ежедневно причаливали корабли с Кипра с лесом и продовольствием. Ходил слух, что на одном из этих кораблей к Ричарду отправился племянник Филиппа — Генрих Шампанский, которому Капетинг отказал в займе, чтобы тот мог расплатиться со своими рыцарями. Генрих, уже около года проведший под стенами Акры, отчаянно нуждался в средствах — его шампанцы и блуассцы[122] считались едва ли не самыми нищими в лагере. Никто уже не помнил, что Генрих, едва прибыв сюда, щедро поделился с прочими крестоносцами провиантом и вооружением и фактически спас множество людей от голодной смерти. Теперь же, получив резкий отказ от Филиппа, молодой граф Шампанский решил просить помощи у Плантагенета — другого короля, приходившегося ему, как и Капетинг, дядей.

Когда Филиппу доложили об отъезде племянника, он только отмахнулся. Сейчас его куда более интересовали осадные орудия. Рядом с могучей баллистой, уже который день разрушавшей толстые стены Проклятой башни, началось строительство не менее внушительной катапульты, которую в лагере тотчас окрестили «Злой соседкой». Чтобы дать отпор франкам, сарацины также установили на стене баллисту и начали метать камни в стан французов. Но она была гораздо менее мощной, и ее снаряды зачастую просто не долетали до лагеря. Поэтому орудие неверных насмешливо нарекли «маленькой злюкой-кузиной».

Хуже было другое: искусные каменщики из числа осажденных еженощно заделывали проломы и осыпи стен, и весьма удачно. За работу они брались с наступлением темноты, когда обстрел со стороны крестоносцев прекращался.

Спустя несколько дней уже не одно, а несколько осадных орудий забрасывали каменными ядрами Проклятую башню, и в конце концов одна из глыб пробила крепостную стену поблизости от нее. Филипп немедленно приказал начать штурм. Он сам стрелял из арбалета по сарацинам на стенах и башнях, когда его воины с вдохновенным боевым кличем устремились к пролому. Но в тот же миг затрубили рога на холмах, и со стороны лагеря Саладина на крестоносцев покатилась лавина всадников. Филиппу пришлось отложить штурм и заняться обороной лагеря от мамлюков.

Вечером в шатре лазаритов за столом сошлись всего пятнадцать рыцарей. Они сдвинули чаши, произнося обеты опоясанных воинов Христа:

— Злу — возмездие, добру — награда!

— Ударом на удар!

— Победа или смерть!

— А теперь помолимся за наших павших, — молитвенно сложил руки капитан Барнабе. И рыцари начали повторять за ним слова заупокойной молитвы: «Requiem aetemam dona eis Domine…»