Книга Вельяминовы. Время бури. Книга третья - Нелли Шульман

– У них четверо детей… – сидя на персидском ковре, в гостиной консульской квартиры, Аарон строил с Йошикуни башню, из кубиков, – и, наверное, еще родятся. Пусть только будут счастливы, пусть их война не коснется. Людвиг и Пауль работают, на верфи. А если Гитлер начнет Лондон бомбить… – мальчик сопел, прижавшись к боку Аарона. Они возвели довольно высокую башню. Рав Горовиц кивнул на самолет: «Поднять его в воздух?»

Йошикуни, гордо, сказал:

– Я был. Был в самолете. С папой… – французские окна гостиной выходили на террасу. Наримуне накрывал на стол. Увидев Аарона, в приемной консульства, он, нисколько не удивился. Граф извинился перед Сугихарой-сан:

– Я поговорю с господином Горовицем, с вашего позволения… – дипломаты долго кланялись друг другу. Аарон никогда не имел дела с японцами, но вспомнил:

– У них подобное принято. Папа писал, что Меир ездил на Гавайи, серфингом заниматься. Вряд ли он только Гавайями ограничился. Наверняка, и до Японии добрался… – брат коротко, сообщал, что работает в столице, и у него все хорошо. Америка оставалась нейтральной страной, Аарон больше не беспокоился за Меира. Судя по всему, брат не собирался возвращаться в Европу.

– Но ведь придется вернуться, кому-то… – Аарон видел кузена Наримуне только на фотографиях, но узнал его, когда граф появился в приемной, где рав Горовиц ожидал господина Сугихару. Кузен носил безукоризненный, тонкой, английской шерсти, костюм, с накрахмаленной рубашкой, и шелковым галстуком. Бриллианты на запонках переливались радужным сиянием. Пахло от него кедром, черные волосы были хорошо подстрижены.

Аарон вспомнил, что у него самого костюм, хоть и чистый, но берлинских времен, а на рубашке есть пятна от чернил. Рав Горовиц сам стирал, пришивал пуговицы, и старался не тратить деньги на одежду. «Джойнт» переводил ему заработную плату, но Аарон знал, что беженцам средства нужнее. Он жил очень скромно, растягивая одну курицу на неделю. Аарон готовил простой завтрак, варил большую кастрюлю супа, с картошкой и капустой, а в его котлетах было больше хлеба, чем мяса. Регина, подумал Аарон, конечно, управлялась на кухне гораздо лучше:

– Клара тоже хорошо готовила… – Аарон старался не думать, ночью, о Кларе, или покойной Габи. Это было слишком больно. Он лежал, закинув руки за голову, глядя в потолок. Аарон размышлял, как лучше вывезти из Европы Эстер, с детьми, и кузину Хану, то есть мадемуазель Аржан:

– Пока я папе отправлю телеграмму, – понял Аарон, – пока сюда придет вызов, для Регины, Советы успеют оккупировать и Литву, и Латвию. Мне они не страшны, у меня американский паспорт, но Регина… – у кузины паспорт был латвийский. С началом аннексии она становилась подданной СССР.

Рав Горовиц понял, что нельзя рисковать. Он отлично знал, что случилось на восточных территориях Польши, после так называемого добровольного присоединения к Советскому Союзу: – Ладно, – решил Аарон, – пусть едет в Израиль. Авраам о ней позаботится, можно не беспокоиться. В Палестине безопаснее, чем в Европе… – до Палестины надо было еще добраться, но Аарон доверял доктору Судакову, с его опытом тайных путешествий через государственные границы. Регина, как, оказалось, тоже умела стрелять, хотя пистолета у кузины не было. Рав Горовиц надеялся, что оружия у девушки и не появится:

– После войны разберемся, что делать дальше… – поворочавшись, он щелкнул зажигалкой, – Регина может успеть замуж выйти, в Израиле. А я? – Аарон курил, слушая храп кузена, из гостиной. Авраам спал на его потрепанном диване:

– Когда я встречу девушку, которую полюблю, как Габи. Как Клару… – рав Горовиц вспомнил, что немцы пока не заняли Париж, но все к этому шло.

– Десятое июня… – потушилв сигарету, он прислушался. Часы пробили полночь:

– Десятое июня началось. Немцы в Кале, Дюнкерк эвакуировали, Теодор пропал без вести… – рав Горовиц мог кружным путем, через юг Европы, добраться до Франции. С его паспортом такой путь был безопасен. От Эстер, с Песаха, вестей не приходило. Немцы заняли Мон-Сен-Мартен, где оставались племянники, с отцом:

– Давида не тронут. Он известный ученый, почти Нобелевский лауреат. Даже в Германии они оставили в покое ученых, евреев. На какое-то время, конечно. Давид заберет семью в Амстердам, даст разрешение на выезд сыновей из Голландии… – Аарон вспомнил, что ни Голландии, ни Бельгии, больше не существует, а скоро исчезнет и Франция. Посчитав на пальцах, он понял, что окажется в Марселе, в лучшем случае, через два месяца:

– И у меня люди на руках… – Аарон закурил еще одну сигарету, – что делать? Папу в Европу отправлять нельзя, он пожилой человек. Меир, морем, доберется до Амстердама недели через две. Это если Меир в Америке, – мрачно добавил Аарон:

– Еще Хана, то есть мадемуазель Аржан, и тетя Жанна. Ей семьдесят лет, и она болеет… – рав Горовиц, ночью, ничего не придумал.

– Это тебе можно, – весело сказал Наримуне, принеся аквавит, с кофе, – это водка. Она крепче японского сакэ… – достав новую посуду, кузен приготовил для Аарона салат. Он отмахнулся:

– Я привык все сам делать. Я один живу, с тех пор, как родителей потерял. В Стокгольме у Йошикуни есть няня, но и я отлично справляюсь… – сняв пиджак, кузен засучил рукава рубашки. Поймав удивленный взгляд Аарона. Наримуне объяснил:

– Я с утра министерство иностранных дел навещал. Я всегда изысканно одеваюсь, издержки профессии, – в темных глазах промелькнула смешинка. Наримуне решил не говорить раву Горовицу, что видел его младшего брата в Токио:

– Зачем? – сказал себе граф:

– Понятно, что Аарон ничем подобным не занимается. Он раввин… – когда малыш убежал к пруду, Наримуне добавил:

– Судя по всему, пошла последняя неделя независимости Литвы. Но тебя советы не тронут, у тебя американский паспорт. И нас тоже, с дипломатическим иммунитетом… – он кинул взгляд на сына. Йошикуни запускал в пруду жестяной кораблик.

В Стокгольме мальчику нравилось. Няня водила его гулять на набережную, он играл с местными ребятишками. Наримуне брал в аренду яхту и выходил с мальчиком на острова. Он сажал ребенка на плечи, и бродил между высокими соснами. Пели птицы, на опавшей хвое играло весеннее солнце, распускались первые цветы. Уезжая в Европу, Наримуне предупредил Зорге, что не хочет оттуда передавать информацию:

– В Стокгольме все, как на ладони, – сказал граф, – город маленький, и посольство тоже. В любом случае, я не занимаюсь, как это выразиться, военными интересами Японии. У нас в тех краях и нет военных интересов. Швеция, нейтральная страна. Подожди, пока я вернусь в Токио, возглавлю отдел, в министерстве…

– Станешь принцем, – подмигнул ему Зорге. Ничего не ответив, граф перевел разговор на планы министерства обороны по вооружению авиации новыми, немецкими истребителями. Он слышал об этом на завтраке, в кружке дипломатов, экономистов, и государственных чиновников.

Свадьбу назначили на следующий год.

Будущий тесть прислал официальное письмо, за подписью министра двора. С невестой Наримуне не виделся, они даже не обменивались весточками. Подобное поведение было не принято. Собственные родители графа встречались до свадьбы всего один раз. Отец выбрал будущую жену в альбоме аристократок, достигших брачного возраста. Дедушка и бабушка Наримуне изучили данные о ее родословной. Отец увидел предполагаемую невесту тайно, девушка не подозревала о готовящемся сватовстве. Снимки, и в те времена, недобросовестные родители, могли улучшить. Важно было рассмотреть девушку не на фото.