Книга Дорога смерти - Илья Бушмин

Рябцев закашлялся так, словно его выворачивало наизнанку.

— Они специально! — захрипел он. — Суки закрыли дверь тачкой и подожгли бензобак! Они хотят спалить нас зажи…!

Он снова закашлялся, теперь содрогаясь всем телом. Бегин слезящимися глазами посмотрел на него. Скачущее зарево плясало на его перепачканном, заляпанном строительным мусором лице. Глаза были красными и мокрыми от едкого дыма. В них стоял жуткий страх — страх смерти.

— …Заживо! — хрипнул Рябцев. Он пытался кричать, но голос не слушался. Черный дым, заполонявший санузел, ел глаза и драл слизистые рта и горла. Рябцев снова содрогнулся от кашля. — И ездят вокруг! Полезем в окна — подстрелят, как собак! Вот и все!

Бегин мотнул головой. Он не видел почти ничего перед собой из-за непроизвольных слез, застилавших глаза от едкого дыма, раздражавшего железы.

Рябцев зашелся кашлем, дергаясь при этом так, словно все его внутренности просились наружу.

— Там остался мой… телефон… Я хотел… Я не хочу подыхать, Сань…

— Мы выберемся, — голос Бегина звучал, словно со стороны, Бегин сам не узнал его. — Слышишь?

Дым становился гуще и чернее, заполняя собой все — отблески трещавшего повсюду огня за облаком дыма были похожи на вспышки молний вглубине густых ночных туч.

Бегин покосился на унитаз, который стоял, облаченный в свой полиэтиленовый скафандр, совсем рядом — нужно было лишь протянуть руку. Бегин так и сделал. Унитаз не был закреплен и гулко повалился на бок, стукнув по бетону. Под унитазом зияла дыра диаметром с голову, отделанная совсем свежим цементом. Бегин тупо смотрел на нее, пытаясь различить что-то сквозь дым и слезы. Дым обволакивал Бегина — клубы черного горячего дыма тянуло внутрь, в эту дыру. Бегин закашлялся, выплевывая изо рта ошметки налипающих на стенках трахеи и бронхов сажи. Встал на колени около дыры.

— Помоги, — прохрипел он. — Есть нож или… Не знаю, ключи. Надо расшырить дырку. Мы пролезем. Володя?

Рябцев не отвечал. Бегин посмотрел на него. Сквозь плавающий между ними дым было видно, что Рябцев сидел у стены, запрокинув голову. Он не двигался.

— Эй. Володя.

Кашляя, Бегин подполз к нему. Рябцев был без сознания. Весь рукав его свитера был залит кровью из раны в вплече. Бегин толкнул его, пытаясь привести в чувство. Голова Рябцева завалилась, и на шапке волос на затылке Бегин различил очертания липкого темного пятна. Рябцев разбил голову, когда его швырнуло назад взрывной волной.

— Володя…

Бегин хотел потрясти Рябцева, чтобы привести его в чувство. Взялся за его руки, но встряхнуть не смог.

— Давай же…

Внезапно куда-то ушли силы. Тело не слушалось, оно хотело лишь покоя. Бегин почувствовал, что снова кашляет — это был нескончаемый приступ, который длился и длился — но сам Бегин вдруг понял, что воспринимает его иначе. Кашель был словно отдельно от него и звучал фоном — как при прослушивании аудио. «Странное ощущение», — лениво удивился Бегин. Мысли едва ворочались в голове. Может, это был и не кашель, а какой-то треск. Или тело было уже отдельно от него и кашляло, а Бегин был где-то в стороне.

Или же он просто отключался от угарного газа и удушья.

Или…

Сквозь треск он слышит голос. Голос Лены

— Ты завтракать идешь?

Нет, это не треск. Это шум воды. Он стоит в ванной и бреется. Половина лица покрыто пеной, вторая половина уже выбрита. Он вздыхает, раздраженный, зачем его дергать и торопить.

— Сейчас! — кричит он. Вертит насадку бритвенного станка с острыми лезвиями под струей горячей, парящей воды, и смывает пену. Он прикасается обжигающей сталью лезвий к щеке, когда раздается этот звук. Он хмурится. Не показалось ли. Звук повторяется. Теперь он узнает звук — это дверной звонок. Кричит, чтобы звук дошел до кухни: — Лена, ты откроешь?

Он двумя движениями сбривает щетину с щеки, прислушиваясь. Ничего. Он опускает вниз ручку крана, выключая воду. Тянет руку к двери и открывает ее.

Входная дверь в конце коридора, который открывается сразу за ванной. Лена уже щелкает ручкой двери. Другой рукой она сжимает кухонную прихватку.

Он холодеет, слыша, как вскрикивает Лена. Она отшатывается назад, пытаясь дернуть ручку двери на себя, но снаружи ее распахивает какая-то сила. И за головой Лены он видит лицо того, кто звонил в дверь.

Животное с золотыми резцами резко выбрасывает руку. На костяшках кулака мелькает металл. Это кастет. Голова Лены запрокидывается, и от удара ее отбрасывает в сторону, на стену. Скалясь и обнажая свои желтые резцы, животное хватает Лену пятерней за лицо и с силой втыкает ее затылком в стену. В звенящей тишине он слышит хруст трескающейся кости. По позвоночнику опускается лед, заполоняя собой все. И он понимает, что это конец.

Роняя бритву, он бросается прямо на животное. Он что-то кричит, не видя ничего перед собой. А потом огненная боль пронзает все его естество, когда бейсбольная бита в руках прыгающей в квартиру бритоголовой твари с рахзмаху опускается на его лицо.

— Нна, падла! Нна, сука!

Он падает, видя лишь сноп кружащих его в своем водовороте искр и чувствуя лишь боль. У него больше нет лица. Вместо лица только боль, которая пульсирует и сжигает огнем все его ткани. А бритая тварь с силой опускает ногу ему на грудь, впечатывая грудину в позвоночник и ломая поддерживавшие ее ребра. И все внутри вспыхивает таким диким адом, что вся вселенная съеживается до размеров его тела.

— …Дыхание учащается!

Половину обзора перед глазами занимает что-то белое, нависающее сверху. В глаза бьет яркий свет. Свет скачет вверх-вниз, и вдруг он понимает, что это собственные конвульсии сотрясают его. Боль такая, что он хочет выть и кричать, разрывая голосовые связи. Но в его горле что-то чужеродное заменяет все пространство.

— Он приходит в себя!..

Боль пронзает все его тело. Он пытается пошевелиться, привстать, но тело больше не служит ему. Сломанная в предплечье рука шмякается о поверхность пола и запрокидывается куда-то в сторону, скользя по липкой крови. Он пытается встать на колени, но ноги не слушаются. Правая нога, со сломанным коленом, дергается в сторону и издает отвратительный царапающий звук. Это торчащая из того, что только недавно было его бедром, кость касается ламината. И одно лишь понимание этого сводит с ума больше, чем боль. Тело бьется в непроизвольных конвульсиях, пытаясь удержаться на этом свете. Струи крови заливают лицо, стекая из разбитого черепа по волосам, коже лба, рассеченным и сломанным бровям прямо в глаза.

Из-за тумбочки он в последний раз видит ноги Лены. Ее трусики и ее обнаженный живот, виднеющийся сквозь полы разорванного халатика. И темную, почти черную змейку крови, которая ползет вдоль ее тела.