Книга Загадочные страницы русской истории - Николай Ефимов

Однако так получилось, что многие события конца XX века развернулись по ранее отработанным сценариям, только многие этого тогда не понимали… История ничему не учит, но очень жестко спрашивает за невыученные уроки.

«Это были лучшие дни моей жизни»

Уже в начале XX века — то есть пока она еще шла — Первую мировую войну в России стали называть «Великой». Скоро, однако, о ней фактически позабыли, и она превратилась в войну «Неизвестную». Мировую войну заслонили последующие события — Февральская и Октябрьская революции, Гражданская война. Но точнее сказать, что все эти события — следствия войны, до предела обострившей противоречия, накопившиеся в обществе и государстве, ее логические последствия и продолжение. А потом большевики — это была одна из их фатальных, трагических ошибок, потому как ни один народ не может жить без корней, — вознамерились написать историю «нового мира» с чистого листа, предав анафеме все, что было ранее. Недаром же во многих вузах преподавалась не история России (СССР), а история КПСС. Черня прошлое, партийные идеологи не только доказывали необходимость и закономерность революции, но и сглаживали впечатления от современного «негатива» — все равно раньше еще хуже было! Таким образом, из памяти народной были стерты многие замечательные личности и выдающиеся события, в том числе, как мы уже сказали, и «Великая война».

А ведь про нее есть что вспомнить! Одной из самых ярких страниц этой войны является Брусиловский прорыв. А. А. Керсновский так описывал его начало: «На рассвете 22 мая (4 июня) гром двух тысяч орудий от Припяти до Прута возвестил славу русского оружия. В это утро атаковали наши 11-я армия генерала Сахарова и 9-я армия генерала Лечицкого. 23 мая (5 июня) перешла в наступление 8-я армия генерала Каледина, а 24-го (6 июня) и 7-я армия генерала Щербачева, дольше других ведшая артиллерийскую подготовку. Успех сразу же превзошел все ожидания, и 25 мая (7 июня) армии Юго-Западного фронта подарили России победу, какой в Мировую войну мы еще не одерживали».

«Мы — русские! Какой восторг!» — говорил генералиссимус Суворов, и очень уместно повторить здесь эти слова.

Мы — русские… А русский, как говорится, это судьба. Судьба нашего народа во все времена, во все века была связана с разного рода революциями, «дворцовыми переворотами», смутами, реформами, «перестройками», и потому в России во все времена было как-то довольно сумрачно… Причем не только в «низах», но даже и на «властном Олимпе». Что ж говорить про 1916 год, когда военные события разворачивались непосредственно на российской территории?

Хотя не стоит считать, что положение нашей страны было уж совершенно трагично. Как сказано в «Истории военного искусства», выпущенной еще в 1963 году, «основной итог кампании 1915 года… заключался в провале германского плана вывода России из войны». Россия сражалась, и сражаться могла, а нашему противнику предстояло вновь воевать на два фронта, хотя и на чужой территории. Все равно, таких войн Германия никогда не выигрывала, потому считать, что исход войны для России был предрешен, было бы ошибкой. Хотя…

Находясь в эмиграции, прокурор Петроградской судебной палаты С. В. Завадский писал об этом времени: «Уже расшатывались скрепы, надламывались спайки, слышался везде зловещий треск — весь государственный уклад разваливался… Правительство… ни на кого не опиралось; оно не удовлетворяло ни крестьян, ни рабочих, ни торгово — промышленные круги; не удовлетворяло оно ни фронт, ни тыл, ни левых, ни правых; не удовлетворяло, по-видимому, и самого царя. Не будучи уверено в своей правоте, оно не могло внушить к себе уважения смелому; стыдясь своей неправоты, оно не могло показаться сильным трусливым: власть крепка только тогда, когда массы или еще верят в ее безупречность, дающую ей нравственный авторитет, или убеждены в совершенной ее бессовестности, позволяющей ей не задумываться перед средствами расправы».

О бездарном российском правительстве и министерской чехарде, о коррупции в государственном руководстве и пресловутой «распутинщине», о том, как наживались на войне поставщики и чиновники, известно немало. Но нас интересует не это, а то, как обстановка в стране отражалась на воюющей армии.

«К наступлению Брусилова были самые скверные предзнаменования, прежде всего глубокий надлом духа высшего командования Русской армии», — писал в книге «1 августа 1914» известный советский историк Н. Н. Яковлев.

Для военачальника «надлом духа» означает неверие в собственные силы, в своих людей и соответственно в победу. Воевать в таких условиях просто невозможно. Вот почему, когда на совещании 14 апреля 1916 года начальник штаба Ставки верховного командования генерал М. В. Алексеев изложил свой план ведения грядущей летней кампании, принятый на основе договоренностей с союзниками, это не вызвало положительных эмоций у командующих фронтами.

Н. Н. Яковлев писал, что, по плану Алексеева, «главный удар наносит Западный фронт генерала Эверта в направлении на Вильно, Северный фронт (Куропаткин) и Юго-Западный (Брусилов) содействуют ему, причем последний переходит в наступление после первых двух. Эверт и Куропаткин, оробев, начали толковать о том, что шансы на успех невелики, нужно лучше подготовиться… Спор разрешил Брусилов, добившись разрешения для своего фронта нанести “вспомогательный, но сильный удар”. У Брусилова было 512 тысяч войск, в то время как на двух других русских фронтах 1220 тысяч».

Давно ли полководцы буквально рвались в бой, оспаривая друг у друга возможность нанесения главного удара? В случае успеха — ордена, чины, щедрая монаршая благодарность, слава. От неудач, конечно, никто застрахован не был, но, во-первых, страсть к риску у военного человека в крови, во-вторых, обыкновенно не судят не только победителей, но и проигравших военачальников. В конце концов, генералы от инфантерии теперь уже сами в атаку пехотные колонны — как князь Багратион при Бородине — не водили, и потому жизни командующих фронтами ничего не угрожало.

Предпосылки к успеху были налицо: еще 14 января австро-венгры начали наступление на Итальянском фронте, намереваясь вывести Италию из войны. Задача казалась вполне достижимой: за всю историю итальянцы ни разу никого не побеждали и теперь также несли существенные потери. Поэтому на Восточном фронте союзники германцев ослабили свои силы и перешли к обороне — австро-венгерская группировка, здесь находящаяся, составляла 486 тысяч штыков и сабель при 1301 орудии.

«Естественно, что вначале, сейчас же после военного совета в Ставке 1 апреля, когда мне, как бы из милости, разрешено было атаковать врага вместе с моими северными боевыми товарищами и я был предупрежден, что мне не дадут ни войск, ни артиллерии сверх имеющихся у меня, мои намерения состояли в том, чтобы настолько сильно сковать противостоящие мне части противника, чтобы он не только не мог ничего перекидывать с моего фронта на другие фронты, но, наоборот, принужден был посылать кое-что и на мой фронт. В это время я думал лишь о том, чтобы наилучшим образом помочь Эверту, на которого возлагались наибольшие надежды и которого поэтому и снабдили всеми средствами, имевшимися в распоряжении Ставки», — писал командующий Юго-Западным фронтом генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов в книге «Мои воспоминания», изданной уже в Советском Союзе.