Книга Схватка за Амур - Станислав Федотов

Обед получился чрезвычайно интересным. Впрочем, все, кто хоть раз удостаивался отобедать у генерал-губернатора, находили муравьевские застолья весьма необычными; во всяком случае они никогда не сводились к тривиальному поглощению пищи. Ни одна сколько-нибудь заметная фигура, появлявшаяся в Иркутске, будь то путешественник, ученый, художник или артист, не миновала Дворца – вот так, не иначе как с большой буквы, жители города именовали генерал-губернаторский дом. Ну, а известные иркутяне были, можно сказать, завсегдатаями обедов.

На этот раз за столом кроме Муравьевых и гостей-бурят собрались Элиза, два Михаила – Корсаков и Волконский, Струве, Сеславин, Ахте, Штубендорф и два священнослужителя – архиепископ Иркутский и Нерчинский Нил и духовник Муравьевых протоиерей Спасской церкви Громов. Все, затаив дыхание и забывая о еде, слушали рассказы: сначала Доржи Банзарова – про Чингисхана, затем Жамсарана Бадмаева – о тайнах и возможностях тибетской медицины. В качестве примера таких возможностей Бадмаев привел случай с раненым русским в Маймачине.

– Ко мне в гостиницу пришел молодой монгол Отбаяр, – рассказывал Жамсаран на довольно приличном русском языке. Правда, очень короткими предложениями, а если возникали трудности с какими-то словами, ему помогал Доржи, прекрасно говоривший по-русски. – Охотник. Попросил о помощи. Повел к себе в юрту. Там на кошме лежал раненый. Совсем раздетый. В беспамятстве. Голова перевязана. Отбаяр сказал, что нашел его в степи, в снегу. Много-много дней назад. Сколько точно – не мог сказать. Считать не умеет. Китайским властям ничего не сказал. Не любит китайцев, а китайцы не любят русских. Отбаяр хотел тайно перевезти русского через границу, но побоялся. Правильно сделал: раненого трогать нельзя было, мог умереть. Рана опасная – в голову, пуля повредила мозговую ткань, русский потерял память и речь.

– Простите, уважаемый Жамсаран, – неожиданно перебил Штубендорф. – Будьте любезны уточнить: в какую часть головы попала пуля.

Бадмаев пристально посмотрел на Юлия Ивановича – тот сидел напротив, через стол, – подумал и сказал:

– Я понял: ты – врач. Но такие раны лечить не умеешь. Пуля вошла сзади в левый висок. Под острым углом. Задела мозговую ткань и вышла через лоб. Чуть-чуть круче – русский был бы убит. – Жамсаран сделал паузу и обвел глазами сидящих за столом. Все напряженно ждали. – Ему никто не мог помочь. Только я. Отбаяр правильно пришел ко мне. В Тибете я изучал воззрения Мадхьямики, трактат Чжуд-Ши и многое другое, чему нет названия в русском языке. Я знал, что нужно делать, и я сделал это. Раненый заговорил, и память скоро вернется к нему.

Элиза, слушавшая очень внимательно, вдруг взволновалась и умоляюще обратилась к Бадмаеву:

– Месье Бадмаев, он сказал, как его зовут?

– Уважаемый Жамсаран, – вмешался и Муравьев. – Вы не заметили у него каких-то отметин? Шрамов, родимых пятен?

Бадмаев повернулся к Элизе:

– Отвечаю тебе. Его зовут Иван. Больше не сказал ничего.

– Иван! Ванья! – воскликнула Элиза. – Это он!

Бадмаев повернулся к генерал-губернатору:

– Отвечаю тебе. Есть шрам. На плече. От пули. Теперь будут на виске и на лбу. Шрамы воина.

– Точно, Иван! – выдохнул Муравьев. – Слава богу, нашелся Иван Васильевич!

По застолью пронеслось оживление. Все обрадованно запереглядывались, заулыбались: среди присутствующих не было никого, кто бы не знал Ивана Васильевича. Элиза заплакала:

– Живой!.. – Екатерина Николаевна стала ее утешать.

Только Банзаров и Бадмаев сидели с непроницаемыми лицами.

– Спасибо, уважаемый Жамсаран, – спохватился генерал-губернатор. – Благодарю за спасение дорогого нам всем человека, за известие о нем. Господа, предлагаю тост за выдающегося лекаря Жамсарана Бадмаева. Он едет со мной в Петербург и, думаю, удивит своим искусством врачевания просвещенный мир.

Все мужчины, кроме священнослужителей, встали и чокнулись с Бадмаевым. Он с достоинством принял здравицы в свою честь, но пить не стал: показал на свое оранжевое одеяние ламы и развел руками – нельзя.

А генерал-губернатор извинился, вызвал из-за стола Корсакова, Струве и Волконского и увел их в кабинет.

– Господа, друзья мои, – сказал он, сияя глазами, – вы и представить не можете, как я рад, что Иван нашелся.

– А мы-то как рады, Николай Николаевич! – Восторженный Миша Волконский, не спрашивая разрешения, обнял Муравьева и тут же смутился: – Простите великодушно…

– За что же прощать?! Я сам вас на радостях обниму! – Генерал действительно обнял каждого. – Однако к делу, господа. Сей же час после обеда вы трое составьте бумагу китайскому гусайде[84]в Маймачине с требованием вернуть беглого Ивана Лукашкина и дайте подробное описание Вагранова. Я подпишу, и ты, Миша, – Муравьев кивнул Волконскому, – поскачешь в Кяхту. Передашь Ребиндеру мое указание немедленно связаться с гусайдой и разыскать «беглеца». Заполучив Ивана, привезешь его в Иркутск со всеми предосторожностями.

– Может, мне тоже поехать? – спросил Корсаков. – Михаил Сергеевич – гражданский чиновник, а я – офицер, подполковник, к тому же заведую казачьей частью Главного управления. На китайцев это произведет впечатление, будет меньше проволочек…

– Хорошо, Миша, поезжай и ты. Иван обрадуется вам обоим. – И, помолчав, добавил: – Если память вернется.

Волконский побледнел:

– Да что вы такое говорите, ваше превосходительство! Обязательно вернется! Не такой человек Иван Васильевич, чтобы память терять!

– Ну-ну, – грустно усмехнулся Николай Николаевич. – А история с потерянным прииском?

– Вот вернется Иван Васильевич, – с жаром сказал Миша, – и мы эту историю обязательно размотаем.

3

Они лежали на одной широкой кровати, но по разным краям, так далеко друг от друга, что рукой не дотянуться, и оттого казалось, что между ними пропасть. Казалось – ей, потому что он спал и ни о чем таком не думал. Это, вообще, была первая ночь, когда в сон его не врывались выстрелы, зловещие физиономии, кровь и бесконечная снежная степь, то дневная, с неярким низким солнцем, то ночная, с бокастой луной; пространство, которое следовало преодолеть, – шагать и бежать он не мог, значит, должен проползти и докуда-то добраться – наверное, дотуда, где все будет хорошо…

Он спокойно дышал, лежа на спине, а она, не решаясь придвинуться, глядела сбоку издалека, сквозь ночные сумерки, сотканные из темноты и света молодого месяца, на его профиль, всегда напоминавший ей профиль Наполеона Первого, какой она видела на рисунках. Когда-то он и привлек ее именно этим – своим мужественным профилем героя, и она несказанно удивилась, узнав после знакомства, что всего за пятнадцать лет до их встречи он был простым солдатом, сыном охотника из такой лесной глубины России, какую во Франции и представить невозможно. Значит, в нем было что-то наполеоновское – Бонапарт тоже начинал младшим лейтенантом и далеко не в столице.