Книга Медичи. Крестные отцы Ренессанса - Пол Стретерн

После того как Жан Гастон практически перестал подниматься с кровати, по Европе — что неудивительно — поползли слухи о его смерти. Дабы положить им конец, его сестра Анна Мария Луиза настояла на его появлении на скачках 1729 года в Порта аль Прато, приуроченных к Дню святого Иоанна Крестителя.

Приготовившись психологически к встрече со своими подданными, Жан Гастон с трудом поместил свое тучное, китообразное тело в экипаж, поджидавший его у входа в палаццо Питти, и тронулся через прилегающую к нему просторную площадь. Последовало то, чего можно было ожидать: на глазах у любопытствующих граждан, провожающих глазами удаляющийся экипаж, его пассажир то и дело высовывался в окно, изрыгая на улицу очередную порцию рвоты. Достигнув западных ворот, Жан Гастон немного оправился и вскоре, заняв в окружении сливок флорентийского общества почетное место на трибуне и с интересом наблюдая за скачками, принялся по привычке весело сквернословить. В конце концов он впал в глубокую дрему, и в палаццо Питти его пришлось переносить на носилках, — так что те из горожан, что вышли на улицы встретить его, имели возможность сами убедиться, что их постанывающий, распростертый на носилках великий герцог отнюдь не мертв, просто пребывает в бессознательном состоянии.

К этому времени уже стало вполне ясно, что наследника мужского пола в семье Медичи не будет. Кто же тогда может претендовать на титул великого герцога Тосканы? Сложившаяся ситуация таила в себе немалую опасность, и европейские державы отдавали себе в этом отчет. По окончании войны за испанское наследство европейские престолы, не имеющие бесспорного наследника, распределялись более или менее поровну между двумя крупнейшими королевскими домами континента: Бурбонами и Габсбургами. В 1731 году в Вене собралась международная конференция, которой предстояло решить, кто взойдет на тосканский престол после смерти Жана Гастона, каковая, судя по сообщениям дипломатов, была уже не за горами. На конференцию съехались представители Англии, Голландии, Испании и Савойи. Самого Жана Гастона не только не пригласили, но даже не сочли нужным посоветоваться по этому вопросу. В конце концов было решено, что во главе великого герцогства встанет пятнадцатилетний дон Карлос, уроженец Испании, из рода Бурбонов; ему следует как можно скорее направиться во Флоренцию, дабы обеспечить максимально гладкую процедуру передачи власти. Это решение было закреплено в Венском договоре.

Таким образом, Жана Гастона полностью лишили каких бы то ни было полномочий, хотя дон Карлоса для вида назначили опекуном и предложили подписать соответствующий документ, подтверждающий это. Судя по всему, Жан Гастон был вполне доволен таким оборотом дел и при подписании бумаг небрежно бросил: «Один росчерк пера — и у меня появился наследник. Я добился того, чего не смог добиться за тридцать четыре года семейной жизни».

В 1732 году дон Карлос, сопровождаемый шеститысячным вооруженным отрядом испанцев, появился в Тоскане и беспрепятственно проследовал во Флоренцию. Граждане города, чрезвычайно довольные, судя по всему, тем, что за престол никто не будет воевать, восторженно приветствовали юного испанского государя. Больше всего им явно нравилось то, что у них теперь есть властитель, которого они могут публично прославлять (по иронии судьбы, это была традиция, утвержденная в кругу флорентийских республиканцев представителями клана Медичи). Приветствовал дона Карлоса и Жан Гастон, преподнесший наследнику обитый бархатом экипаж, запряженный двумя белыми осликами, а также расшитый золотом зонт от солнца. Это был прежде всего символ щедрости Медичи: нелепая детская игрушка для использования в садах Боболи. А ведь дон Карлос уже вышел из детского возраста, этот государь-подросток был заядлым охотником. Тем не менее странный и в какой-то степени унизительный подарок он принял с полным достоинством.

Тем не менее нельзя утверждать, будто проблема наследования тосканского престола была решена полностью: на нее оказывали влияние известные европейские события. Дело в том, что не повсюду династические проблемы решались с той же легкостью, и вот уже континент вновь оказался на грани катастрофы. В 1733 году умер король Польши, что вызвало войну за польское наследство, которая, своим чередом, побудила Францию и Испанию выйти из Венского договора и вступить в конфликт с Австрией. К счастью, на сей раз распря продолжалась недолго, ведущие державы подписали новый договор — Туринский, по которому произошло перераспределение королевских венцов. Юный дон Карлос стал королем Неаполитанским, в Тоскане ему на смену пришел младший брат, Франциск Лотарингский. Последний был помолвлен с наследницей Габсбургского трона Марией Терезией, из чего следовало, что Тоскана отныне переходит из испанских в австрийские руки. Таким образом, в 1737 году дон Карлос вместе со своими шестью тысячами испанцев покинул Тоскану, а несколько позже на их место пришли те же шесть тысяч, но уже австрийцев во главе с принцем де Краоном, представителем Франциска Лотарингского.

Жан Гастон был недоволен этими переменами — он успел привязаться к дону Карлосу, но сделать ничего не мог, ему оставалось лишь удостоверить своей подписью согласие с той процедурой передачи трона, что предусмотрена Туринским договором. Принц де Краон делится своими впечатлениями о Жане Гастоне с Франциском Лотарингским: «Я нашел этого государя в весьма жалком состоянии. Он не мог подняться с постели. Борода не подстрижена, простыни и пододеяльники грязные, без кружев. Вид бледный, слабый, голос едва слышен. В общем, выглядит он как человек, которому осталось не больше месяца жизни». Так и видишь, так и обоняешь эту сцену: не зря под конец жизни спальню хозяина густо опрыскивали благовониями.

Граждане Флоренции, со своей стороны, были подавлены своевольным назначением Франциска и выказывали всяческое нерасположение к австрийским военным, презрительно именуя их не иначе как «лотарингцами». Новые военные заметно отличались от тактичных испанцев и вскоре начали активно вмешиваться в жизнь города, вытесняя флорентийцев с влиятельных административных постов. Символическая оккупация утратила свой формальный характер и начала вызывать все большее неудовольствие местных жителей. Посетивший Флоренцию в 1739 году французский ученый Шарль де Боссе отмечает: «Тосканцы отдали бы две трети своих богатств за возвращение Медичи, а оставшуюся треть — за удаление лотарингцев. Они ненавидят их». Публичные торжества, какими встречали некогда Медичи, подверглись запрету. Это был удар по всему, чем так дорожили флорентийцы, — по их уникальной истории, завоеваниям, традициям. Раньше этими общественными празднествами отмечали день рождения Козимо Pater Patriae, восхождение Джулио де Медичи на папский престол в качестве Климента VII, избрание синьорией Козимо I первым великим герцогом Тосканы. Австрийский военный отряд закрепился в Фортецца да Бассо, артиллерия, защищавшая Флоренцию, была передислоцирована к зубчатым стенам, окружающим город.

Жан Гастон был теперь едва ли не единственным представителем рода Медичи. Его невестка принцесса Виоланта умерла, правда, здравствовала еще проживающая в палаццо Питти старшая сестра курфюрстина Анна Мария Луиза. Ей сейчас было далеко за семьдесят: престарелая дама, защищающая достоинство семьи. Невзирая на запрет Жана Гастона, она приходила к нему в апартаменты и энергично наставляла немощного великого герцога на путь истинный. Жан Гастон умирал долго и медленно, но никто (в том числе и он сам) не сомневался, что он действительно умирает. В конце концов Анне Марии Луизе удалось привести брата в лоно веры, которую он отвергал на протяжении всей жизни. Ослабевшими руками великий герцог поднял к посеревшему, с клочковатой бородой лицу распятие и прошептал: «Sic transit gloria mundi» («Так проходит слава мира»). 9 июля 1737 года, после тринадцати лет постыдного царствования, он умер. У него была возможность оставить Тоскану в лучшем состоянии, нежели он нашел ее после многолетней тирании Козимо III, но его полное — во всех смыслах — бессилие привело к тому, что великое герцогство утратило свою независимость. Так ушел из жизни последний правитель Флоренции из рода Медичи.