Книга Победа Элинор - Мэри Элизабет Брэддон

Она бросила еще один взгляд на старый дом, его красные стены виднелись сквозь обнаженные ветви дубов. Она могла еще видеть окно той комнаты, в которой она проводила время. Эту комнату Монктон нарочно отделал для нее. В ней висели богатые темно-малиновые занавеси и стояла статуэтка, им самим выбранная, которая белела при красноватом отблеске огня в камине. Элинор смотрела на все эти предметы и с сожалением расставалась с ними, но гордость ее удовлетворялась мыслью, что она покидает роскошный свой дом и все его удобства для жизни бедной, н одиночестве и лишениях.

«Пусть муж мой по крайней мере увидит, что я не выходила за него для его прекрасного дома, для лошадей и экипажей, — думала она, следя взором за последними трубами, исчезавшими за деревьями, — Как низко бы он пи думал обо мне, на это я не дам ему права».

Было еще очень рано, когда Элинор прибыла в Лондон. Она решила не ехать к синьоре: ей пришлось бы тогда рассказать доброй учительнице музыки все, что произошло, без всякого сомнения ей весьма было бы трудно убедить своего старого друга и доказать, что она поступила хорошо.

— Синьора, пожалуй, станет настаивать на том, чтобы я возвратилась в Толльдэль и старалась оправдать себя в глазах Джильберта Монктона, — думала Элинор, — Нет, я никогда не унижу себя перед ним. Он оскорбил меня напрасно и последствия этого незаслуженного оскорбления пусть падут на его же собственную голову.

Как видно, природа молодой женщины была еще так же необузданна, как и в ее детстве, когда бросившись на колени в маленькой комнатке, в Париже, она поклялась отомстить убийце своего отца. Она еще не научилась смирению. Казалось, она еще не была проникнута возвышенным учением Евангелия, не умела переносить незаслуженное оскорбление с терпением и покорностью. Ее письмо к Джильберту Монктону было очень коротко.

«Джильберт, — писала она, — вы жестоко и несправедливо обвинили меня, ноя твердо уверена, что рано или поздно настанет тот день, когда вы узнаете, как неосновательны ваши подозрения! Каждое слово, сказанное мною в доме мистера де-Креспиньи в ночь его смерти, исполнено правдой. Я нахожусь в совершенном бессилии доказать ее и не могу равнодушно присутствовать при торжестве Ланцелота Дэррелля. Тайна утраченного завещания для меня непостижима, но я утверждаю еще раз, что это завещание было в моих руках за пять минут до моей встречи с вами в саду. Если когда-нибудь эта бумага найдется, с ней откроется и моя невиновность. В этом отношении я полагаю всю мою надежду на вас, но оставаться в вашем доме я решительно не могу, пока вы считаете меня тем низким созданием, которым я действительно была бы, если бы ложно обвинила Ланцелота Дэррелля.

В Толльдэля возвращусь только тогда, когда невиновность моя будет доказана. Не опасайтесь, чтобы я наложила пятно на ваше илш. Я буду жить своим трудом, как делала это прежде».

«Элинор Монктон»

Письмо это не выражало и сотой доли того негодования, которым было преисполнено сердце Элинор. Ее гордость возмущалась против оскорбления, нанесенного ей мужем, она страдала, тем более что под ее наружным равнодушием, в самых отдаленных тайниках ее сердца, таилась истинная и чистая любовь к этому жестокому Джильбсрту Монктону, подозрения которого так жестоко уязвили ее душу.

Соразмерно с силою ее любви, в сердце ее скрывалась и сила негодования. Она уехала из Толльдэля с гневными мыслями, которые возбуждали всю ее энергию и придавали ей мнимую твердость.

Когда Элинор достигла Лондона, то все еще находилась под этим же влиянием. В кошельке у нее было только несколько фунтов стерлингов, поэтому надо было тотчас же подумать о приобретении средств к существованию. Мысль об этом занимала ее всю дорогу от Уиндзора до Лондона, и она приняла уже решение на этот счет. По приезде в Лондон, она взяла кэб и приказала везти себя в небольшую тихую гостиницу в Стрэнде, оставила там свой чемодан и другие вещи и отправилась пешком в одну из контор для помещения гувернанток, находившуюся в окрестностях Кэвендишского сквера. Она бывала там и прежде, когда жила еще с синьорой, для справок насчет уроков музыки, но содержательница этого заведения не знала ее настоящей фамилии.

«Я должна принять новое имя, — думала она, — так как я хочу укрыться от Джильберта Монктона и от синьоры. Кстати, мне следует тотчас же написать к этой доброй душе и уведомить ее, что я цела и невредима, иначе она будет мучить себя предположениями на мой счет, когда услышит, что я уехала из Толльдэля».

Содержательница конторы для помещения гувернанток была видная, пожилая девица, в постоянно шумевшем шелковом платье и с глянцевитыми косами седых волос, покрытых кружевным чепцом. Она приняла Элинор с торжественной снисходительностью, осведомилась о ее требованиях, о ее познаниях, потом, взяв слегка между тонких пальцев карандаш в золотой оправе, она с минуту оставалась в размышлении. Элинор сидела против нее и следила за выражением ее лица с тоской и волнением. Она нуждалась в доме, в тайном убежище, где могла бы скрываться от света, который, казалось, весь восстал против нее. Ей было все равно, где бы ни было укрываться, у кого бы ни жить только бы уйти от Монктона, который оскорбил ее напрасным обвинением, уйти от Ланцелота Дэррелля, вероломство которого постоянно торжествовало над ее истиной.

Конечно, она не высказывала этого вслух. Она только выразила желание получить место учительницы музыки, надзирательницы за детьми или компаньонки, считая плату вопросом весьма незначительным.

— Я понимаю, — сказала медленно содержательница заведения, — я вполне понимаю ваши чувства, мисс, мисс…

— Мое имя Виллэрз, — возразила с живостью Элинор, опустив при этих словах глаза на свою муфту.

Глаза содержательницы последовали за ее взором и тоже остановились на соболиной муфте, ценою в двадцать пять фунтов. Монктон подарил ее жене в начале зимы. Она вовсе не соответствовала простому мериносовому платью Элинор, ее шерстяной шали и ее желанию поступить в гувернантки без большого жалованья. Мисс Бэркгэм, хозяйка конторы, с некоторым подозрением взглянула на хорошенькое личико посетительницы и в рассеянии не договорила начатой фразы.

— Я полагаю, что вы можете представить надежные рекомендации? — сказала она холодно.

Элинор вспыхнула. В эту минуту представлялась ей непреодолимая преграда при самом начале ее нового поприща.

— Рекомендации? — пролепетала она, запинаясь, — разве рекомендации необходимы?

— Положительно необходимы. Мы ни в каком случае не можем помещать из нашей конторы молодых девиц без самых надежных рекомендаций или аттестатов. Правда, некоторые довольствуются и просто письменными свидетельствами. Что же касается меня, то я считаю личную

рекомендацию необходимой, и без этого не решусь предоставить вам место. Элинор приняла очень огорченный вид. Она не имела понятия о таких дипломатических проделках и не знала никаких хитрых уверток. Она разом высказала истину, нисколько не испуганная строгими взглядами мисс Бэркгэм.

— Я никак не могу представить вам рекомендаций, — сказала она, — мои друзья не знают, что я ищу место и не должны этого знать. Уверяю вас, я принадлежу к очень достойному семейству и вполне имею надлежащие сведения для обязанностей, которые беру на себя.