Книга Полуденный бес - Павел Басинский

– Слышь, Петруха, что это за мухомор с тобой приехал? – громко, не стесняясь отца Тихона, спросил он священника. – На бомжа, типа, не похож. Человек, не человек?

На эти слова отец Тихон вдруг вскочил, подбежал к Чемадурову, обогнув длинный стол, и поклонился ему в ноги.

– А, так ты дурачок! – понял Чемадуров и успокоился. – Из Красавки по дороге взяли? На хрена? Сам бы доковылял. Вон их тут сколько на жратву сбежалось.

Чикомасов встретился взглядом со старцем и прикусил язык. Отец Тихон вернулся на место и продолжил с аппетитом есть заливное из осетрины.

– Да, дурачки любят пожрать, – тыча пальцем в отца Тихона, сказал Чемадуров. – Пожрать и потрахаться. Чисто кролики! Кормят их хорошо, а с бабами напряженка. Ничего, мы им проституток из Москвы привозить будем! Слышь ты, дурачок! – обратился он к отцу Тихону, не замечая, как бледнеет Чикомасов, а дьякон странно глядит куда-то в сторону. – Слышь ты, чокнутый! Ты чего мне в ноги кланялся? Уважаешь меня?

– Не вас, – тщательно прожевывая рыбу, отвечал старец, – а страдания ваши.

– Откуда ты, сморчок, знаешь, сколько я по жизни страдал? – надменно спросил Семен Маркович.

– А вы еще не страдали, – отвечал старец, сказав это тихо, но все за столом его слышали и замолчали. – Вам только предстоит пострадать.

Семен Маркович перегнулся через стол и дыхнул в сторону отца Тихона запахом водки с семгой:

– Хрен тебе! Пусть теперь другие страдают! Тут всё мое! И все мои!

– Вот за это я вам и поклонился, – невозмутимо продолжал старец. – Гордые у вас планы, значит, и грехи будут великие. Много вам за них страданий будет.

– А он понимает! – пораженно воскликнул Чемадуров. – Слышь, дурачок, а ты не дурачок!

Семен Маркович Чемадуров родился сорок лет назад в Крестах. После школы, где он был круглым отличником, посланный по направлению в Город, в сельскохозяйственный институт, он, как говорили в родном селе, «спутался». Институт бросил, отслужил в армии и занялся фарцой, продавая импортные приемники, джинсы, пуховики и прочие соблазны материально бедной советской жизни. Дважды его брали с поличным, но на мелочах. Наконец попался он крупно – на партии «американских» джинсов, пошитых в Грузии, и на цветных целлофановых пакетах под названием «Дикий пляж», вошедших тогда в бешеную моду. Пакетов изъяли у него около трех тысяч, а шли они на черном рынке по десяти целковых штука. И загремел он на петлистую уральскую речку Велс сосны валить. Вернулся без зубов, но такой же фартовый и занялся делами более серьезными, за которые в прокуратуре завели на него дело, тянувшее на «вышку». И вдруг он таинственно исчез, отдав почти все деньги в долг знаменитому в криминальных кругах грузинскому теневому бизнесмену.

Где носило Семена, не знал никто. И сам он об этом помалкивал, но иногда после чарки водки мечтательно говорил в кругу немногочисленных приятелей и многочисленной охраны:

– Да, братцы! Повидал я мир!

Когда грянула перестройка, Чемадуров объявился в СССР, но не в России, а в Грузии. Пришел к своему должнику с требованием вернуть должок. Грузин только рассмеялся.

– Какой долг, генацвале! Садись за стол! Хлеб-соль кушать будем! Дела с тобой делать будем! Князем станешь! У меня три дочери, бери любую!

– Разные у нас с тобой дела, – возразил Чемадуров. – Верни деньги, кацо!

– Ай, нехорошо, Семен, обидел ты меня! Я к тебе по-родственному, а ты… Другой живым бы от меня не вышел, но я тебя прощаю. Два дня, и чтобы тебя больше никогда не видели в Грузии…

Через два дня грузинский князь разбился насмерть в своем «мерседесе» на перевале Крестовский.

Начав с нуля, Семен Маркович разбогател неправдоподобно быстро, утвердив за собой образ коммерческого гения, безжалостного с конкурентами, и любимца московских чиновников. Главным ноу-хау его коммерческого гения стал принцип «самый выгодный бизнес – это давать взятки». Сам Палисадов звал его в свою команду, но Чемадуров отказался. Его вдруг властно потянуло в родные места. Однажды он сошел с поезда на станции Малютов и пешком отправился в Кресты. Колхоз к тому времени разваливался, и бывшие коньковские жители, перебравшиеся в Кресты и предавшие родное село, видели в том наказание свыше. Семен Маркович вошел в здание правления колхоза, молча обнялся с председателем, своим школьным приятелем Николаем Косёнковым, и достал из рюкзака литровую бутылку водки “Smirnoff” , кружок краковской колбасы и буханку бородинского хлебушка. Когда бутылка закончилась, Семен достал из рюкзака новую. Косёнков с грустью посмотрел на заморскую бутылку.

– Слышь, Семен! – попросил он. – Подари ее мне! А я секретаршу пошлю, она в сельпо сгоняет. У меня, понимаешь, делегации разные бывают, то-сё… Подари, Сёма?

– Бери, – спокойно сказал Чемадуров.

Потом встряхнул старенький походный рюкзачок, и там зазвенело. Коля засмеялся, счастливый.

– Махнем не глядя, Николай? – предложил ему Чемадуров. – Как в детстве, помнишь, ты у меня трофейные немецкие часы на кукушечье яйцо выменял.

– Было дело! – захохотал Косёнков. – Веришь ли, до сих пор эти часы ходят. Они, между прочим, не немецкие, а швейцарские! Верну их тебе. Сохранил.

– Не надо… Давай лучше махнемся: я тебе – рюкзак, а ты мне – колхоз.

– Ха-ха, смешно! – засмеялся председатель, но, посмотрев в лицо Семена, тут же надулся. – Колхоз на старый походный мешок?

– Ну ты же не знаешь, что в этом мешке. Зато я знаю, что у тебя происходит в колхозе. Помнишь, год назад у тебя комиссия была от обкома? Это не от обкома, а от меня люди приезжали. В принципе, Колян, я могу посадить тебя лет на пятнадцать. А могу не посадить, могу просто снять с должности и назначить своего человека. Но ты был моим другом… И я хочу, чтобы моим человеком здесь был мой друг. Формально для тебя ничего не изменится. Будешь председательствовать, получать зарплату, как и раньше. Только воровать не будешь. Потому что хозяином этой земли буду я, а ты – управляющим. За это я и предлагаю тебе этот старый рюкзак.

Косёнков окончательно надулся:

– Смеяться приехал? Над родиной изгаляться? Нет уж, Сёма! У нас, у деревенских, своя гордость имеется! Забирай свою бутылку, и вот тебе, как говорится, Бог…

– Не хочешь махнуть не глядя? Ладно, тогда гляди!

Он вывернул рюкзак, и на стол упали, с громом покатившись, две бутылки «Смирновской», а за ними глухо выпала пачка стодолларовых купюр.

– Сколько? – пересохшими губами спросил Косёнков.

– Много. Это за колхоз. Не потому, что я тебя так ценю. Просто дешево покупать родину западло. Потом ты сядешь на приличный теневой оклад. Но только учти: вильнешь хвостом – замочу тебя лично, по старой дружбе, так сказать.

Косёнков взял бутылку водки и сделал из горлышка несколько жадных глотков.

– Согласен.

– Кого будем грузить первым? – спрашивал уже не совсем трезвый Ознобишин. – Воробьева? Провизию для идиот… для пациентов дома скорби?

Геннадия Воробьева, похожего на труп, с остекленевшими, широко открытыми глазами, но при этом что-то возмущенно мычавшего, тащили под мышки к «ниве» Ознобишин и Чемадуров. Было уже темно, и Воробьева решили отвезти к дурачкам, потому что в имении Чемадурова он оставаться решительно не желал. Деликатесной провизии для дурачков было приготовлено несколько больших целлофановых пакетов.